Сухнев Вячеслав
Шрифт:
— Хочу хоть что-то знать! — сердито сказала Мария. — Неужели непонятно? По поселку бродят какие-то ряженые! Возле проходной торчит… Вы видели?
— Видел, — сказал Быкадоров. — Космическая платформа.
— Так я и думала, — вздохнула Мария. — Значит, они высадились… Поэтому и летали низко! Теперь понятно… Интересно только, что они сделали с ребятами? Словно загипнотизированные. Как роботы!
— Ну, начиталась! — невесело засмеялся Быкадоров. — Это ведь наша платформа. Хорошая модель, новая. Как видишь, мы и сами могем. Ты, Маша, небось спереди не посмотрела. А там, представь, наш гордый российский орел.
— Он еще ка-ак клюнет! — завозился в своем кресле Баранкин. — До самых мозгов…
— Повернись, Маша, включи телек, — попросил Быкадоров. — Они скоро снова будут передавать заявление. Мы-то слышали, и тебе не вредно… Чтобы не спрашивала лишний раз.
Несколько минут они сидели молча, вглядываясь в слабо мерцающий экран с заставкой — песочные часы. Баранкин изредка, стуча зубами о стекло, прикладывался к бутылке. Наконец заставка исчезла, экран телевизора вспыхнул радугой, потемнел, и на нем возник молодой человек в серебристом костюме «лунари», при желтой бабочке.
— Внимание! — сказал он. — Говорит и показывает Тверь! Говорит и показывает Тверь! Передаем заявление комитета «Молодые орлы». Внимание…
Он еще раз повторил зазыв, а потом камера взяла крупным планом юное румяное лицо с короткими пшеничными усиками.
— Я хочу повторить заявление комитета «Молодые орлы», с которым мы уже обращались к нации, — сказал молодой человек с усиками и чуть нервно улыбнулся. — Мы, люди разных сословий и верований, объединились в комитет национального спасения «Молодые орлы»… Объединились, чтобы избавить Отечество от гнета нового тоталитаризма. Нам, молодым, далеко не безразлично, в каком обществе будут востребованы наши руки и сердца. Мы не хотим жить в униженной России, ставшей сырьевым и энергетическим придатком Западной Европы, в том числе и наших бывших сателлитов по социалистическому лагерю. Мы хотим служить мировой державе, достоинство которой закладывалось поколениями наших предков. Это достоинство растоптано беспринципными торгашами, забывшими о славных традициях русского капитала. Это достоинство, как первородство, продано за чечевичную похлебку, обращено в звонкую монету проходимцами.
— Хороший слог, — сказал Быкадоров. — Узнаю свою комсомольскую юность.
— Комитет «Молодые орлы», — возвысил голос юноша на экране, — требует немедленного роспуска Государственной думы, этого сборища безответственных, покорных воле президента болтунов и взяточников. Мы требуем немедленной отставки президента, ставшего рупором антинациональных сил. Комитет готов взять в руки всю полноту государственной власти и торжественно заявляет: после демонтажа старых властных структур состоится всенародный референдум, на котором решится вопрос о государственном устройстве новой России.
— О Боже, — вздохнул Быкадоров, — опять референдум…
— Это не дворцовый переворот и не военный путч, — продолжал молодой человек хрипловатым от волнения голосом. — У нас нет армии, и мы не можем опереться на революционные штыки. Нам остается только взывать к животному чувству самосохранения всех власть имущих! Мы еще хотим, чтобы по счетам народа уплатил «Космоатом», который превратил Россию в заложницу энергетических программ Запада. Мы располагаем документами, подтверждающими, что многие атомные станции России работают на пределе своих возможностей, и это чревато новыми ядерными катастрофами. Мы не хотим монополии атомного монстра на наше здоровье, на нашу жизнь и смерть. Вот почему нами захвачена Тверская атомная станция, расположенная на водоразделе Великой Русской равнины. Если правители, которые довели страну до нищеты и бесправия, не уйдут в отставку или попытаются нейтрализовать нас силой, то мы разрушим два работающих реактора Тверской АЭС. Эта катастрофа по своим последствиям превзойдет и Чернобыльскую и Курскую. В Европейской России в этом случае образуется атомная пустыня. Пусть тогда слезы и кровь невинных падут на головы продажных политиканов, забывших о чести и достоинстве своей несчастной страны! Наш ультиматум сегодня в полдень передан президенту. Часы истории начали новый отсчет. Ровно через сутки, завтра в полдень, если наши условия не будут приняты, мы разрушим реакторы. Граждане России! Сестры и братья! Выходите на улицы, требуйте отставки правительства! Покажите свою силу бездарным правителям!
Молодой человек некоторое время вглядывался с экрана в лица зрителей, а потом сухо закончил:
— На Тверскую АЭС выехала группа операторов телевидения с передвижной передающей станцией. Через некоторое время в прямом эфире мы сможем показать всей России, а также президенту и его кабинету, что не блефуем, что у нас есть возможность поразить ядерные котлы и достойно встретить любую военную силу. Следите за передачами. Благодарю за внимание.
Только теперь Мария почувствовала, как ноют ногти, вцепившиеся в подлокотники. Молодой человек с пшеничными усиками исчез, появился диктор в костюме «лунари» и сказал, профессионально улыбаясь:
— Выступает фольклорный коллектив «Тверца».
И закружились по экрану приплетенные косы, сарафаны, зачастила гармошка.
— Фольклора не хватает… — пробормотал Баранкин, очнувшись от столбняка. — А я частушку знаю!
— Заткнись, — сказал Быкадоров. — Пей Христову кровь и помалкивай.
— Ну вас к черту совсем, — сказал Баранкин, сполз с кресла и поплелся к двери.
Выйти он не сумел, ибо вброшен был назад с такой силой, что свалил оставленное кресло. Мария, сжавшись, смотрела, как Баранкин медленно, по складам, поднимается с пола и ощупывает разбитое лицо.
— Орлы молодые, — сказал Быкадоров, — а приемчики старые. Вот чего боязно…
Оцепенев, они смотрели около часа выступление неутомимого фольклорного коллектива. И когда от мельтешения цветных нарядов зарябило в глазах, на экране снова возник ведущий Тверского радиотелецентра:
— Группа операторов, как только что сообщили, благополучно прибывает в Удомлю. Передаем прямой репортаж с места событий…
И тут же замелькала дорога, закружились березовые сквозные рощицы. Пейзаж на экране был наряднее и чище, чем тот, что видела совсем недавно Мария. Камера спанорамировала два белых котла станции, несколько раз взяла крупным планом главку церкви Святой Троицы. Голос за кадром сказал: