Гостила женщина с детьми на теплой крымской земле. По делу гостила.

— Мам, ты так и не узнала, как его звали? — Девочка перевернулась на спину, крепко зажмурившись, подставила лицо солнцу.

— Нет, — мама пристроила панамку на глаза наследницы. — Пробивали мы по архивам не раз. Саперов в укрепрайоне хватало. Но я его и так помню. Да и вы помнить будете. Как и всех других.

— Чего тут говорить, — мальчик принялся подбрасывать на ладони камешки. — Мам, в полной дивизии более десяти тысяч человек. А здесь столько дивизий полегло. Я умом понимаю, а представить не могу. У нас в битве при Кэкстоне с обеих сторон две тысячи погибло. И до сих пор с ужасом о том кровавом дне народ рассказывает.

— Знаешь, когда лично тебя убивают, подсчетов арифметических не ведешь, — заметила мама. — У нас дома все чуть по-другому. Там настоящая победа — без крови все решить.

— Мам, ну а что с этим, как его… Ленчиком-Вончиком? Не посадили его в лагерь?

— Нет, не посадили. И не нужно его обзывать. Нормальный гражданин. Прожил долгую, небесполезную для страны жизнь. Десятки рацпредложений и изобретений имеет. Какие-то хитроумные фломастеры изобрел. То ли чтобы сами стирались на фаянсе, то ли, наоборот, нестирающиеся.

— А дедушка?

— Ну, Константин Сергеевич — иное дело. Жаль, что только до восьмидесяти четырех дотянул. Идей он напророчил уйму, до сих пор в них разбираются. Насчет микросуперумных роботов я ничего не понимаю, но этот подарок частично от него, — светловолосая женщина постучала ногтем по узенькому мобильному телефону. — Обещают скоро такие аккумуляторы в продажу запустить. Хорошая вещь, даже вы аппарат пока не замучили…

— А ты когда ушла?

— Да еще сутки проползала. Потом уж совсем… прищучили. Но это так, подробности. Сомнительное занятие все эти коррекции. Прыгаешь не в свое время, а когда уходишь, то приходится именно своих бросать. Нужно или всех вытаскивать, или… В общем, спорный это момент. Хорошо, что ваша мама сейчас иными делами занимается. Ладно, хватит об этом. Вы минералку будете или я допью, пока холодная?

— О, Анька со своим папой идет, — девочка вскочила и попыталась пнуть брата. — Пошли!

Братец пинок хладнокровно и уверенно парировал, поднялся, подтягивая шорты.

— Мам, мы купаться.

Дети с завываниями влетели в воду, восьмилетняя девчонка в резвости близнецам почти не уступала.

Светлоглазый молодой человек сел рядом с женщиной и стянул тельняшку:

— Уф, ну и печет сегодня.

— Нам, людям северным, нравится, — женщина смотрела на звездчатый шрам на плече парня. — Честное слово, набил бы ты себе рисунок какой. У меня на руке дырка совсем и не заметна.

— Нет уж, — сухощавый мужчина улыбнулся. — Разорюсь я такими крутыми шедеврами себя украшать. Да и не нужна мне слава. Вон, на тебя половина пляжа глазеет. Я скромный. Жене, между прочим, я и такой нравлюсь.

— Эх, всегда ты подкаблучником был. Ладно, выкладывай, товарищ прапорщик, что там слышно? Звонил Сан Саныч? Все действительно так серьезно?

Но это будет потом. Пока у сержанта Мезиной была одна проблема — ногу не подвернуть и две пары коробок с лентами «МГ» не уронить. Бежали-отступали бойцы от заваленных немецкими трупами развалин. В желудке плескались добрых три литра замечательной, отбитой у врага крымской воды, тяжелая фляжка колотила по заднице, и это было здорово. Жаль, ни одного румына так под руку и не подвернулось. Взлетали трассеры к перепуганным угасшим звездам. Старшина заорал:

— Держись, зенитчица. Немножко осталось.

За Балаклавой гремел бой, а за спиной начали рваться мины.

Дышать было трудно. Со стороны бухты медленно плыли клубы черного дыма, там горели взорванные склады. Утро первого июля выдалось безветренным, и покинутый город тонул в горькой вони взрывчатки и сгоревших бумаг, сладковатом смраде разложения, гари многочисленных пожаров. На высотах вокруг города еще трещали пулеметные очереди, перестукивали винтовочные выстрелы. Но операция «Лов осетра» подходила к концу. И некий генерал готовился отметить свое производство в чин генерал-фельдмаршала.

Сквозь проломленную крышу дома заглядывало жаркое крымское солнце, временами заволакиваемое густыми клубами дыма. Хотелось пить. Девушка в продранном на бедре и коленях танковом комбинезоне встряхнула флягу, еще почти половина воды осталась.

Со двора пахло жутко. Труп убитой осколком бомбы пожилой женщины пролежал за соседним забором, должно быть, дня два. В последние дни в городе стало не до соблюдения санитарных норм. Казалось, развалины некогда белого города полностью вымерли.

В небе проплыла шестерка «Ю-87», — на Херсонес. Отбомбятся, не торопясь, на уцелевших зенитных орудиях ни единого снаряда.

Девушка снова потрясла флягу. Нечего экономить. Напиться вволю и сваливать. Все, что могла, сделала.

Девушку звали Екатерина Мезина. Правда, куда чаще высокая девятнадцатилетняя блондинка привыкла отзываться на европеизированное имя Катрин. Так ее называли немногочисленные друзья, да и начальство. Впрочем, сейчас Екатерина-Катя-Катрин оставалась немыслимо далеко и от друзей, и тем более от командования. Хотя о командовании и стоило бы вспомнить, — тов. Мезина имела звание сержанта и уже сутки назад была обязана завершить операцию и доложить об успешном возвращении.