Шрифт:
Потом мне дали послушать другую запись – Кобзона. Хотя Иосиф и клялся мне, что моего варианта исполнения он не знал, я угадывал в его версии некоторые мои интонационные нюансы и акценты, и динамику – где тише, где «нажать», где сгустить… Я почти уверен, что Лиознова «для пользы общего дела» давала ему меня послушать. Я вышел из студии и сказал Иосифу: «Ты так же не слышал мою запись, как Таривердиев не слышал «Love story».
В своей книге М. Таривердиев пишет, что я за эту историю с записями якобы обиделся на него. Нет, не обижался я на композитора. Меня пригласила Лиознова, а Микаэла я ни разу не встретил на записи в студии, не созванивался с ним в это время, не получал от автора ни письменных, ни устных пожеланий.
Татьяна Лиознова просто сказала: «Нет» (эта маленькая женщина умеет сказать с жесткой безапелляционностью»). И предложила переделать. Я отказался: я такой, какой есть, и подделываться под разведчика не могу, не хочу и не буду. Я никогда ни под кого не подстраиваюсь…
Манера пения и характер голоса Иосифа Кобзона как нельзя лучше совпали с образом Штирлица. Я так и сказал Лиозновой, послушав запись Иосифа: «Не надо было, Татьяна Михайловна, приглашать меня. Вы же прекрасно знали и мой голос, и мою манеру». И она согласилась.
Если честно, обиделся я на режиссера. Потом, как часто бывает со мной – по причине моей отходчивости и незлопамятства, – мы по-доброму объяснились с Татьяной Лиозновой. Она была у меня в гостях…»
С самого начала работы над картиной ее не выпускали из поля зрения так называемые консультанты. Это были военные историки, хорошо разбирающиеся в своем предмете и следящие за тем «как бы чего не вышло», а, вернее, вышло все так, как надо. Товарищи с Лубянки тоже не держались в стороне. Картину консультировал сам заместитель Юрия Андропова Семен Цвигун. В титрах он значился под псевдонимом. Мало того, что они помогали кинематографистам воссоздать детали военного быта фашистской Германии, тонкости работы разведчиков. Они же подсказали режиссеру Лиозновой и несколько оригинальных, не прописанных в сценарии, идей. Так, в картине появилась ностальгическая сцена – воспоминания Штирлица о встрече с женой. Интересно, что в первоначальном варианте героиня Элеоноры Шашковой приходила на встречу с мужем с маленьким сынишкой, пока Лиознова не решила, что мальчуган только помешает самому важному для картины романтическому куску. В общем-то, надо признать, что и здесь женское чутье «маленькой железной леди» не подвело.
Вот как отзывалась Лиознова об этом моменте работы над фильмом: «Ближе всех к экранной стояла история одного нашего генерал-консультанта. Во время нашей с ним поездки он показал мне конспиративные квартиры, мы меняли номера, как положено… Потом он рассказал о своих редких встречах с женой. Вообще им иногда устраивали свидания в гостиницах: двойные номера, ключи заранее заготовлены, чтобы у портье не брать, одна ночь, и все. А однажды разведчик должен был оказаться на одной станции в чужой стране, далекой от нас, а она – ехать в поезде в таком-то вагоне.
В сцене встречи Штирлица с женой оправдание еще одной ситуации. Я Габи (актриса С. Светличная) посадила за тот стол, где сидела жена. Поэтому… он с ней и переспал бы, может, сто раз, но вот… она сидит на том месте, где сидела жена. Я больше всего боялась замечаний по этому поводу: Штирлиц обязан был иметь женщину, ибо, если б ее не было, это привлекло бы внимание. Что он – гомосексуалист или что еще? Стали бы копать и докопали бы до чего-нибудь… Но разведчики это поняли, сказали: «Мы благодарны вам за то, что вы так приподняли и так вдохновенно рассказали об этой, в общем-то, жуткой жизни, которой приходится нам жить». В этой сцене должен был быть и ребенок… Потом я отказалась от мысли снимать ребенка. Если иметь в виду правду, отец, не отрываясь, смотрел бы только на него. И я бы потеряла многое…
Что касается актрисы, которая сыграла бы жену Штирлица, то она была подобрана так. Я все время говорила – мне такую надо, чтобы русское лицо было, ясное и простое. И вот привезли. Это была актриса Шашкова из театра имени Вахтангова…»
Надо сказать, что телевизионное начальство посчитало отснятую сцену, длящуюся почти шесть минут, слишком затянутой, скучной для зрителя, требовало ее сократить. К чести Лиозновой, она отстояла этот важный для фильма материал. И была права, поскольку сцена встречи стала одним из любимых зрителем эпизодов картины. А вот, скажем, другой момент фильма, придуманный Лиозновой и так понравившийся начальникам, – встреча Штирлицем 23 февраля – оказался затянутым и фальшивым. На это указывал режиссеру и Таривердиев, советуя его вовсе убрать из картины, но дух противоречия Лиозновой в данной ситуации сыграл с ней злую шутку, и невыразительная сцена все же вошла в фильм.
Досадные ошибки и оплошности сериала о Штирлице
Интересно, что даже столь серьезный фильм, как любимый сериал «Семнадцать мгновений весны», содержит немало огрехов и киноляпов. Вот они:
– В ванной Штирлица и в ведомстве РСХА – советская сантехника.
– Невесть каким образом на стене кабинета Мюллера висят круглые пластмассовые часы «Слава», массово выпускаемые в СССР 70-х.
– Штирлиц идет на встречу с Борманом, надев черные пластмассовые очки, столь модные в то время в Стране Советов.
– В картине все носят костюмы, сшитые по моде 70-х.
– Откуда в руке Штирлица, записывающего радиограммы из Центра, оказывается фломастер, которым он потом рисует и четыре карикатуры на Гиммлера, Бормана, Геббельса и Геринга. Откуда фломастер в 1945 году? Никак Центр прислал его в качестве «секретного оснащения»? На работе разведчик пишет письмо Борману обычным пером, макая его в чернильницу, как делают это генерал Мюллер и сам рейхсфюрер СС. Они фломастеров в жизни не видели!
– В эпизоде, когда Штирлиц на машине везет пастора Шлага к немецко-швейцарской границе, по радио звучит голос несравненной Эдит Пиаф. Священник возмущается знаменитой песней «Я не жалею ни о чем» – и правильно делает – композиция будет написана только через 15 лет после его перехода через Альпы.