— И поэтому вы хотите заставить меня пользоваться этой штукой и твердить о ней на каждом углу?

— Как вам будет угодно. Естественно, для нас, как для фирмы-производителя, более подошло, если бы вы пользовались «Формулой-1» каждый день, но тут мы настаивать не будем. Думаю, это сделало бы вашу жизнь более интересной. Лично мне, — сказал он, отгоняя эту мысль, — совершенно наплевать, будете ли вы этим пользоваться или нет.

Мы хотели бы задействовать вас для рекламы «Формулы-1» в каждой из шестнадцати стран, когда там в течение недели будут проходить гонки «Гран-при». Старт будет дан в марте в Южной Африке, а финиш намечен на начало ноября в Аделаиде. В течение месяца, предшествующего недельному «Гран-при» в Южной Африке, мы накрутим в Киалами для кино и телевидения два коммерческих ролика на шестьдесят секунд. Кроме того, мы издадим рекламную газету и журнал в сорока восьми странах, но в основном будем использовать местные средства массовой информации. Поэтому просим вас принять во всем этом участие. Должен добавить, в компании с самыми желанными женщинами в мире. Вам это понравится, уверяю вас. И женщинам тоже. С вашим менеджером мы ведем переговоры об оплате, выражающейся шестизначным числом, в фунтах стерлингов, которая будет поступать в банк по вашему выбору на ваше имя каждый понедельник после очередной гонки «Гран-при». Он просит, и нет сомнения, что он вам об этом скажет, для вас что-то вроде «Феррари-40», плюс дорожные и медицинские расходы, отчисления в пенсионный фонд, гарантии под договор, страховку — вообще-то довольно много. Но я уверен, что мы сможем договориться.

Меня всего передернуло. Хватит и того, что я весь год не участвовал в гонках. Сама мысль о том, чтобы корчить из себя перед всем миром «плейбоя» во французском варианте, излучающего сексуальный аттрактант, вызывала у меня отвращение, увы, дипломат из меня никудышный. Я ответил:

— Это ошеломляющее предложение, но вас кто-то самым серьезным образом ввел в заблуждение. Мне неизвестно, насколько вы осведомлены о гонках «Формулы-1», поэтому позвольте сообщить вам, что бывший участник автогонок «Гран-при» не более популярен, чем погонщик верблюдов.

— Что скажете о Джеке Стюарте?

— Три раза становился чемпиона мира и отработал все, что ему заплатили.

— И еще женат и работает на одного из наших конкурентов. Все же, мистер Эверс, я абсолютно согласен с вами. Но нам не нужен бывший гонщик. Мы ищем гонщика. И предварительную работу мы проделали достаточно тщательно, чтобы выяснить, что у вас все еще водительские права суперкласса и что в вашем последнем сезоне, который был чуть больше года назад, у вас был шанс на победу в чемпионате мира. Нам также известно, что в прошлом году вы дважды пытались создать свою команду для «Формулы-1», впрочем, чем меньше мы будем говорить об этом, уверен, вы со мной согласитесь, тем будет лучше.

Панагян отодвинул свое желтое шикарное кресло и встал, раздумывая, что же сказать дальше. И очевидно, эти слова в данный момент витали где-то на улице. Он повернулся спиной ко мне и стал смотреть в окно.

— Как я вам уже говорил, в своих расчетах мы делали ставку на того, у кого есть шанс стать звездой, а не того, кто уже был ею. Этот шанс мы вам даем. Оставляем за вами право — выбрать машину и команду. Здесь вам и карты в руки. Мы полностью полагаемся на вас. — Он повернулся ко мне, зная, что купил меня. — В нашем распоряжении три месяца, до того как команды заявят гонщиков. Отправляйтесь и отбирайте все лучшее из того, что имеется. Мы выделяем шесть миллионов долларов на то, чтобы написать «Формула-1»на борту вашей машины. На крыльях. Мы хотим, чтобы нас видели.

В дальнем конце выездной дорожки из ангаров «Бенеттона» выруливал с ревом автомобиль, размалеванный так, что походил на связку разноцветных воздушных шаров.

Под крылом самолета красовался Монако. Сине-зеленое море искрилось; солнечные блики вспыхивали на хромированных поручнях и плясали на серебристых тележках с омарами и шампанским, которые катили на веранды к бассейнам. И тут же презервативы покачиваются рядом с медузами, но зачем придираться к городу, такому очаровательному, как Монако, только потому что он приходит в упадок. И кроме того, стоит весна, вечера восхитительны, а сам город похож на драгоценный камень, выброшенный морем, — мечту вора. А если еще кто-то платит по твоим счетам, то бывают даже моменты, что подумываешь: не остаться ли здесь навсегда.

Бросай якорь, Бромптон. Подкатывай серебристую тележку, Алисон. Будь любезен, Ремингтон, откупорь бутылку шампанского, настало время поиграть в богачей. Я люблю изображать богатого, и на моем лице расплывается улыбка, как у крокодила, когда вспоминаю, как вдовствующая княгиня Монако, заслышав рев гоночных машин за стенами своей виллы, презрительно фыркнула:

— Прежде джентльмены играли в механиков. А сейчас механики играют в джентльменов.

Мы летели над городом в самолете Фила. Перед тем как приземлиться в Ницце, Фил решил сделать еще один круг над гаванью. Его широкое овальное лицо было зажато наушниками.

— Похоже, это стало событием года, Эверс! Не знаю, говорил ли тебе, но я был на трибуне в тот момент, когда ты одержал здесь свою первую победу три года назад. Боюсь сглазить, но мне бы очень хотелось увидеть, как ты сделаешь это вновь.

— Я рад, что кто-то еще, кроме меня, помнит об этом. Самая лучшая гонка в мире, на которой стоит одерживать победы, — ответил я, вспоминая тот солнечный майский полдень, когда выиграл свой первый «Гран-при». Для современных гонок Монако слишком тесен и медлителен. К тому же он еще и опасен, с машиной тут некуда выскочить, и любая ошибка — роскошь. Давным-давно следовало свернуть здесь эту гонку. Тогда в Монако я не столько радовался победе, сколько тому, что все закончилось и больше не надо делая очередной круг, испытывать муки слона в посудной лавке, не знающего, куда поставить ногу. И все равно мне не терпелось вновь пронестись по этим улицам. А Фил был прав. Тот год был особенным.

Мы смогли победить.

Каждая гонка «Гран-при» в Монако, помимо всего прочего, это еще и праздник бездельников и поле деятельности для любителей легкой наживы, которые ошиваются в барах, с побитыми мордами, в льняных брюках, рубашках цвета морской волны и с бегающими блестящими глазками. Некоторые вещи не меняются.

Я себя чувствовал в некотором роде проституткой, поэтому полагал, что здесь мне и место.

Четыре месяца назад в тот холодный декабрьский день в Париже я критически взглянул на себя и на предложение «Шанталь» и подумал: а почему бы и нет? Что мне еще остается?