– Другая калитка отселя верст за полета будет. Да и к тому же в Жутимор сейчас соваться не след. Люди там, поди, осерчали.

– Так ведь и дальше ехать никак, – с тоской заметила принцесса. – Вонь в нос так и шибает.

– А ты уж потерпи, Машенька, – ласково обратилась к воспитаннице фея. – По твоему ж хотению сюда примчались. Постоим тут, придышимся, да и дальше поедем. Сама, поди, знаешь, земля эта Лукоморьем именуется.

– Погоди-погоди! – перебил я фею, стоически морщась и затевая беседу более для того, чтобы отвлечься от ужасающего запаха, чем для установления истины. – Нас в школе, помнится, учили, что лукоморье – это морская излучина.

– Да ну, скажешь тоже! Излучины небось у рек бывают, а не у моря. А Лукоморье – это место, где гуральцы луком да чесноком волколаков гоняют. Ну, псеголовцев по-ихнему. Говорила же как-то – дикий край. Одного псеголовца отгонят, а на пол-леса потом лукоморье. Ну что, други верные, – фея поглядела на нас с надеждой, – придышались уже к смраду? Может, дальше поедем? А то ведь тут до зимы стоять можно, все равно лучше не станет.

Мы тронулись вперед галопом, прикрывая носы и стараясь не дышать.

– Тормози! – вцепилась в мои плечи Делли. – Дуб!

Впереди метрах в пятнадцати к небу вздымалось нечто, с точки зрения ботаники, очевидно, считавшееся дубом. Но на первый взгляд это нечто больше напоминало замшелую скалу, утыканную дубовыми ветками.

– Так я и знала! – досадливо морщась, выдавила фея. – Все, зависли.

Я собрался было выяснить, что, собственно говоря, произошло и отчего бы нам не объехать этот древесный реликт, когда из-за необъятного ствола раздалась лихая, возможно, разбойничья песня:

Истошный голос, очень похожий на мартовский кошачий вопль, которым исполнялось соло, не оставлял сомнений, что у нас опять образовались магические проблемы. Спустя мгновение из-за дерева вывернул и счастливый обладатель пронзительного козлетона с длинной бечевкой, обвязанной вокруг шеи.

– Прошу любить и жаловать, – кривясь и морщась, представила аборигена фея. – Кот Ученый.

Животное, вышедшее нам навстречу, без сомнения, относилось к семейству кошачьих, наводя на мысль, что в семье не без красавца. Размером этот мохнатый певец был с сенбернара. Голову его увенчивал седой парик с буклями, поверх которого красовалась черная академическая шапочка со свисающей набок кистью. На носу Ученого Кота красовалась роговая оправа очков без стекол, а под мышкой он волок толстенную книгу в кожаном переплете с золочеными уголками. Шествовало животное отчего-то на задних лапах. Вероятно, сей факт тоже свидетельствовал о его многомудрости.

– Объедем? – нерешительно предложил Вадюня, искоса поглядывая на распевающего кота, похоже, не обращающего на путешественников ни малейшего внимания.

– Не выйдет, – стараясь не мешать песне, прошептала из-под руки Маша. – Он бросится.

– А если типа копьем?

– Даже и не думай! Место, поди, заговоренное, сам понимать должен, такие дубы просто так не растут. Здесь с подходом да почтением надо, – одернула храброго боярина Делли.

– С подходом? – превозмогая вонь, недовольно пробурчал Вадюня. – Ладно, попробуем конкретно с подходом.

Между тем Кот, дойдя до одному ему известной точки, развернулся на месте, на полуслове прервал песню и зашагал обратно.

– В некотором царстве, в некотором государстве жила-была Хунта. Что в свете экономических тенденций мирового рынка отрицательно влияло на рост валового национального продукта. И решила тогда Хунта вступить во Всемирную торговую организацию…

Вадюня, увлеченный исследованием недр собственного рюкзака, невольно прервался и с недоумением взглянул уходящему баюну вслед.

– Клин, чего это он?

– …И решил тогда Фатф-богатырь вступить в неравный бой с грязными деньгами. А их-то кругом собралось видимо-невидимо! И все рвутся к источнику мертвой воды, чтобы в нем отмыться. Но стал тут Фатф стеной…

– Не слышишь, что ли, сказки говорит, – вспоминая первоисточник, махнул рукой я.

– Да какие же это сказки? – страдальчески выдавил могутный витязь.

– Ну уж, какой мир, такие и сказки!

В это время Ученый Кот скрылся за дубом, а обрадованный Вадим извлек из рюкзака то, что так настойчиво искал: довольно объемистый баллон освежителя воздуха, на котором красовалась изящная готическая надпись «Русский лес».