Она проследила за Энн, ставившей на бумаге последнюю подпись, и печально заметила:

— Все это заставляет меня думать, что я стала содержанкой.

Адвокат искренне засмеялась.

— Ох, Тина, что вы только говорите! Да и какая содержанка может мечтать о таком?! Поверьте мне, благодаря Дьюку вы обеспечены куда лучше, чем большинство замужних женщин.

Не сумев удержаться, Тина проговорилась о том, что не давало ей покоя:

— Энн, почему Дьюк не хочет на мне жениться?

Смех мгновенно стих. На лице Энн тут же застыло привычное выражение сдержанности и осторожности. Ее серые глаза сузились, словно она боялась выдать страшную тайну.

— Разве вы не счастливы с ним, Тина? — тихо спросила она.

— Дело не в том, счастлива я или нет…

— Тогда оставим эту тему, — посоветовала Энн. — Вы же знаете, я не вправе обсуждать личные дела Дьюка с вами, равно как и с кем-либо другим.

— Да, знаю. Извините меня. Просто дело в том… — Тина постаралась легкомысленно улыбнуться, — что моя матушка покоя мне не дает и пилит меня в каждом письме.

Это оправдание вряд ли было способно кого-нибудь обмануть, тем более такого умного человека, как миссис Йорк, однако та решила подыграть Тине.

— Увы, это случается нередко. Родители верят, что они лучше разбираются в жизни, и стремятся все решать за своих детей. — Она задержала на миг свой взгляд на лице Тины и добавила: — Нельзя ничего решать за других, особенно за близких. Иначе мы можем только искалечить их жизни и навеки оттолкнуть их от себя.

Исподволь высказанное предупреждение не осталось незамеченным Тиной — прими его таким, как есть, или все потеряешь.

Так как Тина меньше всего в жизни стремилась потерять Дьюка, она решила принимать его таким, как он есть, и быть благодарной судьбе за каждый счастливый миг рядом с ним.

Оставшийся до рождения малыша месяц был заполнен ожиданием грядущего счастья. Они с Дьюком вместе ездили в магазины за детскими вещами, придумывали ребенку имя, спорили о его воспитании. Накупили кипы книг о детях, журналов, посвященных дому и саду, продумывали, как обставят свое новое жилище, какие цветы и деревья посадят рядом с ним. Такая идиллия продолжалась почти до самого срока родов.

Но вдруг их гармоничный и прекрасный мир оказался под угрозой. Все началось в одно замечательное солнечное летнее утро. Тина проснулась, как обычно умиротворенной и радостной. Ни малейшего дурного предчувствия, ни каких-нибудь самых незначительных признаков надвигающегося несчастья. Она встала — в последние два месяца это стало трудновато, — оделась и отправилась на кухню, чтобы приготовить плотный завтрак для Дьюка. Он же просматривал в своем кабинете утренние газеты. На плите аппетитно шипела яичница с беконом, были готовы хрустящие тосты с маслом, сварен душистый кофе. Но Дьюк почему-то задерживался.

Тина окликнула его, но ответа не последовало. Оставив завтрак на столе, она поспешила в кабинет, посчитав, что его отвлекло что-то важное, и он не расслышал ее зова.

Дверь кабинета была распахнута настежь.

Он стоял, держа в руках телеграмму, взгляд его был устремлен на текст. Черты лица исказились, щеки побледнели, губы сошлись в узкую линию. Он не заметил ее появления.

— Дьюк! — Тину взволновала и напугала его мрачная отрешенность, так не похожая на настроение последних недель.

Он медленно поднял голову и повернулся к ней. В глазах застыло безразличное, отсутствующее выражение. Когда его взор упал на ее живот, Тина заметила, как в глазах Дьюка на миг появилось выражение глубокого страдания.

— Что случилось?! — воскликнула она, охваченная паническим страхом.

— Ничего, — буркнул Дьюк себе под нос, быстро отвернулся, судорожно комкая в руке лист бумаги. Он скатал телеграмму в шарик и с ожесточением запустил его в мусорную корзину.

Он солгал ей, Тина чувствовала это.

— Я звала тебя завтракать, — слабым голосом произнесла она.

— Извини, не расслышал. — Он вымученно улыбнулся и шагнул к ней. — Тогда пойдем есть.

Аппетита у него в это утро совсем не было. Он вяло ковырялся в еде, жевал яичницу так, будто она была каменной. Отломив кусок поджаристого тоста, он положил его в рот и принялся равнодушно жевать, как механическая кукла. Из чашки с кофе он отпил всего два-три глотка.