Позднее советский маршал Георгий Жуков писал о нападении Германии следующее: «Опьяненные легкими победами над армиями стран Западной Европы… твердо верящие в возможность легкой победы над Красной Армией и в свое превосходство над всеми другими народами, немецкие войска вторглись в пределы нашей Родины»4.

Оценка прошедших событий сегодня позволяет нам осудить военные решения этих генералов, которые фатально недооценили военную силу Советского Союза и волю его народа к победе. Война на Восточном фронте кажется нам сегодня полнейшим безумием, а человек, развязавший ее, – опьяненным безграничной властью психопатом, державшим своих военачальников едва ли не в абсолютном рабстве. Разве неясно было уже тогда, что нападение, призванное распалить и без того негасимый огонь диктаторских амбиций, обрекало на верную смерть целую нацию? Наиболее исчерпывающее и вместе с тем простое объяснение решению фюрера уже после войны дал Франц Гальдер, один из приближенных к Гитлеру командующих. Гальдер, занимавший должность начальника Генерального штаба сухопутных войск в период с 1938 по 1942 год, в ходе денацификации (и во время допроса в 1960-х годах) поведал о своей встрече с главнокомандующим сухопутными войсками Вальтером фон Браухичем в конце июля 1940 года. Гальдер вспоминает, как Браухич спросил его тогда: «А вы когда-нибудь думали [о вторжении] на Восток?» Начальник штаба ответил следующее: «[Гитлер] глупец. Я искренне верю, что из-за него на нас ополчится вся Россия. Я отказываюсь участвовать в приготовлениях к этому походу». К такому ответу даже добавить нечего. Рассказывая эту историю, Гальдер словно причисляет себя к бесчисленным жертвам безумных решений фюрера5.

Следует отметить, что представленная Гальдером версия не находит фактического подтверждения. 3 июля, всего за несколько недель до встречи с Браухичем, он записал в своем личном дневнике, что уже отдал распоряжение подчиненным разработать кампанию против СССР. Была поставлена задача спланировать «военное вмешательство», которое «заставит Россию признать господствующую роль Германии в Европе»6. Таким образом, мы видим, что Гальдер принял такое решение совершенно самостоятельно, не получая никаких прямых распоряжений от фюрера. Как и все, кто хотел выжить и преуспеть в высших кругах Германского рейха, Гальдер знал, что недостаточно просто выполнять приказы – для того чтобы достичь успеха, их нужно было предвосхищать.

Более того, Гальдер воспринял немецкую кампанию на Востоке всерьез, без скептицизма, с самого ее начала. 3 июля 1941 года, на двенадцатый день войны, он пишет в своем дневнике: «Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение двух недель»7. В тот же день он написал своей секретарше Луизе фон Бенда, которая позднее вышла замуж за генерала Альфреда фон Йодля, что Советскому Союзу не устоять перед германским натиском, и добавил: Гитлер недавно заходил к ним домой, поздравил его с днем рождения и остался на чай. «Я навсегда запомню этот день, как самое прекрасное событие моей жизни», – восторженно пишет Гальдер в своем дневнике8.

Гальдер явно поддался соблазну подкорректировать прошлое – в конце концов, какому генералу захочется войти в историю в качестве основного виновника величайшего поражения своей страны? Именно это столь свойственное людям желание переписать историю в течение многих лет питало популярный миф о том, что единственным инициатором немецкого вторжения в 1941 году был опьяненный властью безумец. Однако на самом деле все обстояло совсем не так.

Одна из причин самоуверенности немцев вызывала презрение тогда и вызывает сейчас. По мнению нацистов, жители Советского Союза принадлежали к «низшей» расе – потому война планировалась не просто как последовательность боевых действий, а как истребление целой расы «низших людей». Также они считали, что вся еврейско-большевистская система, которая, как им казалось, сложилась в СССР, прогнила до основания, а потому неизбежно должна дрогнуть перед лицом первых же прогнозируемых потерь в рядах Красной Армии. Однако были и другие, более вразумительные причины, по которым нацисты (да и многие западные союзники СССР) считали, что Советский Союз не в состоянии организовать сопротивление.

Как и весь остальной мир, Гитлер и его военачальники были свидетелями влияния коммунистического режима на военную мощь Советского Союза. И то, что они наблюдали, безусловно, их радовало: советский вождь Иосиф Сталин в 1930-х годах существенно ослабил Красную Армию. Нацисты полагали, что Сталин, чья личность в значительной мере определит ход предстоящей войны, имеет массу слабых мест.

В отличие от Гитлера, который в значительной мере собственноручно создал нацистскую партию, Сталин не был создателем советского коммунистического строя – эту роль судьба уготовила Ленину. Без харизмы фюрера партия попросту перестала бы существовать – и потому у него никогда не было достойных соперников. Сталин же обладал харизмой совершенно иного рода – он был практиком, «человеком, умеющим решать вопросы», закулисным игроком, который выжидал, подслушивал и на которого совершенно не обращали внимания, пока не станет слишком поздно9. Никто не ожидал, что именно этот партийный деятель станет в 1924 году преемником Ленина: ведь Зиновьев и Троцкий были лучшими ораторами, Бухарин был более обаятельным. И даже заняв место главы Советского Союза, Сталин по-прежнему держался в тени. В отличие от Гитлера, который не сходил с трибуны в 1930-х годах, советский лидер лишь изредка выступал перед народом. Как бы парадоксально это ни звучало, такая тактика сработала в пользу Сталина – его редкие появления создавали впечатление, что он неустанно трудится на благо СССР, невидимый, но все видящий. Однако во время парадов на Красной площади по-прежнему несли портрет не только Сталина, но и Ленина – ему постоянно напоминали о том, что он является преемником, которого легко можно заменить. Как сказал однажды Бухарин, Сталин «несчастен, поскольку не может убедить никого, даже самого себя, в собственном величии; в этом его беда…»10.

Степан Микоян провел в Кремле все свое детство. Его отец, Анастас, был ведущим членом Политбюро, а сам Степан не раз встречался со Сталиным лично. «От природы Сталин был очень наблюдательным, – вспоминает Микоян, – он следил за своими собеседниками и если замечал, что кто-то не смотрит ему в глаза, то вполне мог заподозрить человека в измене. За этим последовали бы весьма и весьма жесткие меры. Сталин подозревал всех и вся, его отличала удивительная недоверчивость. Человек он был беспринципный… С легкостью мог пойти на предательство и измену, если видел в этом необходимость. Именно поэтому Сталин ждал того же от окружающих… Изменником мог оказаться кто угодно».

А вот как пишет о Сталине следующий глава коммунистической партии Никита Хрущев: «При Сталине мы все понимали: для него мы люди временные. Пока он доверял нам хоть в какой-то мере, мы могли спокойно жить и работать. Но, если наставал момент, когда он переставал доверять человеку, тому не следовало ожидать ничего хорошего»11. Троцкий, всегда считавший себя выше Сталина, отрицательно отзывался о новоизбранном первом секретаре КПСС: «При огромной и завистливой амбициозности Сталин не мог не чувствовать на каждом шагу своей интеллектуальной и моральной второсортности. Он пытался, видимо, сблизиться со мной. Только позже я отдал себе отчет в его попытках создать нечто вроде фамильярных отношений. Но он отталкивал меня теми чертами, которые составили впоследствии его силу на волне упадка: узостью интересов, эмпиризмом, психологической грубостью и особым цинизмом провинциала, которого марксизм освободил от многих предрассудков, не заменив их, однако, насквозь продуманным и перешедшим в психологию миросозерцанием»12.

Разумеется, Троцкий недооценивал Сталина. Возможно, у последнего действительно не было такой харизмы, но он был более дальновидным политиком. Острый ум, прагматизм, недоверие и беспощадность позволили ему выработать новый для Советского Союза способ удержать народ в своей власти: террор. Нацисты пристально следили за тем, как в 1930-х годах Сталин устранял со своего пути всех, кто, по его мнению или по мнению НКВД, представлял даже незначительную угрозу.

В результате Сталин научился использовать страх как средство мотивации в своих целях. Один историк называет его способ правления «вдохновением от противного» – последователи Сталина постоянно должны были доказывать ему свою преданность13. Никто не осмеливался критиковать режим в его присутствии. Один молодой генерал военно-воздушных сил на вопрос Сталина о причинах высокой аварийности в ВВС отважно ответил следующее: «Вы заставляете нас летать на гробах!»14 Сталин помолчал немного и сказал спокойно: «Вы не должны были так сказать». На следующий день молодой генерал был убит [12] .