Они заговорили. Он вновь повернулся к ним.

— Вы Скотт Хендерсон? — Кольцо вокруг него сомкнулось плотнее.

— Да, это мое имя. — Он продолжал смотреть на дверь, которая так и не открылась. — Что все это значит? Что происходит?

С настойчивостью, которая сводила его с ума, они продолжали задавать свои вопросы, не отвечая на те, что задавал он.

— И вы здесь живете, так?

— Естественно, я здесь живу!

— И вы — муж Марселлы Хендерсон, верно?

— Да! А теперь я хочу знать, в чем дело!

Один из них сделал ладонью какое–то движение, какой–то жест, он не сразу понял, какой именно. Он сообразил уже потом.

Он хотел было подойти к этой двери, но обнаружил, что один из них ненавязчиво загородил дорогу.

— Где она? Ее нет дома?

— Она дома, мистер Хендерсон, — спокойно сказал один из них.

— Да, но если она дома, то почему не выходит? — Он в раздражении повысил голос. — Говорите же! Скажите хоть что–нибудь!

— Она не может выйти, мистер Хендерсон.

— Постойте, что такое вы мне только что показали? Удостоверение полицейского?

— Ну, не волнуйтесь, мистер Хендерсон. — Они, все четверо, исполняли какой–то неуклюжий танец. Стоило ему сделать шаг в одну сторону, они двигались туда же. Едва он шагнул назад, они тут же последовали за ним.

— «Не волнуйтесь»? Но я хочу знать, что случилось! Нас обокрали? Произошел несчастный случай? Ее сбила машина? Уберите от меня руки! И дайте же мне наконец войти туда.

Но у него была всего одна пара рук, а у них три. Каждый раз, когда ему удавалось избавиться от одной пары, две другие продолжали удерживать его. Вскоре его возбуждение достигло крайней степени. Еще немного, и он бы взорвался. Все четверо часто дышали, их дыхание громко раздавалось в комнате.

— Я здесь живу, это мой дом! Вы не должны так со мной обращаться! Какое вы имеете право не пускать меня в спальню моей жены?

Вдруг они отпустили его. Тот, который был посередине, сделал незаметный знак стоявшему ближе к двери и сказал с какой–то неохотой:

— Ладно, Джо, пусть он войдет.

Отталкивавшая его от двери рука опустилась так неожиданно, что он едва не потерял равновесие, открывая дверь, и ввалился в спальню как–то боком.

Он вошел в чудесную комнату, изысканную комнату, комнату любви. Все кругом было голубым и серебряным, в воздухе стоял хорошо знакомый ему запах духов. Кукла в пышной голубой атласной юбке очень прямо сидела на туалетном столике и беспомощно смотрела на него широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Одна из двух хрустальных палочек, поддерживающих голубые атласные шторы, упала и лежала наискосок у нее на коленях. Две кровати, покрытые голубыми атласными покрывалами. Одно ровное и гладкое, как лед, под другим угадываются чьи–то очертания — человека, который спит или болен. Лежащий укрыт полностью, с головы до ног, только одна или две пряди вьющихся волос случайно выбились поверх покрывала, словно бронзовая пена.

Хендерсон резко остановился. Его лицо побледнело и застыло.

— Она… Она что–то сделала с собой? О, дурочка! — Он с ужасом посмотрел на тумбочку между кроватями, но там ничего не было — ни стакана, ни пузырька, ни коробочки с пилюлями.

На ослабевших ногах он подошел к кровати, наклонился, потрогал ее через покрывало, нащупал плечо и неуверенно потряс его.

— Марселла, с тобой все в порядке?

Они вошли следом и встали у двери. У него было смутное ощущение, что все его действия изучают. Но сейчас не было времени ни для кого и ни для чего, кроме нее.

Три пары глаз наблюдали за ним от дверей. Наблюдали, как он ощупывает голубое атласное покрывало. Его рука отогнула узкий треугольный край.

Ужасное и невозможное зрелище, которое он не сможет забыть до конца своих дней, предстало его глазам. Она ухмылялась ему в лицо, ухмылялась нечеловеческим, мертвым оскалом. Ее волосы разметались по подушке, словно раскрытый веер.

На помощь пришли руки. Он медленно, неверной походкой отступил назад. Блеснул голубой атлас, и она снова исчезла. Теперь навсегда.

— Я этого не хотел, — сказал он прерывающимся голосом, — я добивался не этого.

Три пары глаз обменялись взглядами, мысленно зафиксировав его слова.

Его проводили в соседнюю комнату и подвели к дивану. Он рухнул как подкошенный. Затем один из них вернулся и закрыл дверь.

Хендерсон сидел молча, прикрыв глаза ладонями, словно защищаясь от слишком яркого света. Казалось, они на него не смотрят. Один стоял у окна, глядя в никуда. Другой остановился около небольшого столика и листал какой–то журнал. Третий сидел в другом углу комнаты, напротив Скотта, но не глядел на него, а усердно полировал ногти и, казалось, был так поглощен своим занятием, словно сейчас не существовало ничего важнее.