— Ну, и вы… узнали?

— Лично я приглашения не принял. И не знаю, кто принял, кроме Кеннингтона и директора. Брайан Ингл видел в ней божество, Меррион Сквайерс — похотливую сучку. За кого только ее не принимали! Но осмелюсь сказать, все это были домыслы на пустом месте. И по–моему… только по–моему, Блаунт! — не было там ни огня, ни льда, а была заурядная женщина, глупенькая, уязвимая, по–своему хитрая, реально оценивающая собственные чувства, но обманывающая себя в отношении чувств других людей… Ей хотелось иметь свой дом, может быть, детей… жизнь как у всех. Чтоб муженек приходил в пять с работы и чтобы летом две недели проводить в Скегнессе. Мне даже кажется, ей самой вовсе и не хотелось быть сверкающим Одеоном[11 — Одеон (от лат. odeum — зал песен, концертный зал) — крытый театр для музыкальных представлений.], Дворцом Удовольствий, Храмом Тайны…

— Я думаю, нам лучше встретиться завтра утром в ее квартире, если мистер Лейк вас отпустит, — прервал его Блаунт.

— Может быть, она как раз и хотела, чтобы кто–нибудь узнал это, — продолжал свое Найджел. — А вы не находите, что мотивом могло бы быть… — Он остановился, задумался, Потом продолжил: — Это мне напомнило кое–что. Одну странную оговорку, мелочь. Может быть, она ничего и не значит. Я рассказывал вам, что Чарльз Кеннингтон произнес одну фразу, оценивая эскиз Сквайерса: «Зверская морда выглядывает из зарослей бугенвиллии». Через несколько минут миссис Лейк повторила эту фразу слово в слово. Причем после того, как заместитель директора сказал, что эскиз годится для обложки томика Блумзбери. Потом я пытался установить, куда делась капсула. Миссис Лейк сообщила, что в последний раз видела ее на столе, когда Чарльз произнес: «Убийственная морда смотрит из зарослей бугенвиллии». Во фразе, которую она незадолго до этого воспроизвела правильно, изменилось одно только слово… Может быть, это чистая случайность… С другой стороны, это снимало подозрения с ее мужа. Вы помните: если капсула в этот момент все еще лежала на столе, он никак не мог отразить кофе Ниты. Но если она видела, как он это сделал, или подозревала, что это сделал он, а не кто другой, к хотела прикрыть его, то это как раз та ложь, которую могла сочинить умная женщина. И в этом случае маленькая оговорка «убийственная» может свидетельствовать, что было у нее на уме.

— Ну ладно… Для меня это сложновато, — сказал Блаунт, поднимаясь, чтобы уйти. — Совсем поздно уже. Мне пора. Очень интересно было с вами беседовать, Стрейнджуэйз. Весьма вам обязан. И если вам доведется завтра часов в десять оказаться на Диккенс–стрит, девятнадцать… — У дверей Блаунт обернулся еще раз.

— И не забудьте: ее муж не был единственным, кого показания миссис Лейк поставили вне подозрений.

— Так вот оно, это гнездышко! — Найджел с любопытством осмотрелся.

Была половина одиннадцатого утра. Найджел пришел в министерство даже раньше обычного и сразу сел за работу. Быстро закрыв не законченные накануне дела, он пошел к директору. Джимми Лейк сидел в своем кабинете, беседуя с офицером безопасности мистером Эдкоком, толстым, веселым, вечно немного сонным экс–полицейским, которому с того самого дня, как его назначили на этот пост, не приходилось заниматься (если не считать прошлогодней эпидемии хулиганства, когда кто–то начал резать пальто на вешалках) ничем, кроме случаев мелких краж.

— Да, Найджел? — обернулся к нему Джимми Лейк.

Он выглядел совершенно измотанным и обеспокоенным. Найджел передал ему просьбу суперинтенданта Блаунта.

— Ну конечно, — сказал Джимми. — Оформите это как служебную командировку. И если вы не против, я бы воспользовался вашим кабинетом. Мне сейчас в этой комнате очень не по себе…

Они перекинулись еще несколькими словами. С Эдгаром Биллсоном опять проблемы, пожаловался директор. Он должен в конце недели уйти в отпуск, а полиция просила, чтобы никто из присутствовавших вчера в кабинете Джимми пока не покидал Лондона. Следствие, как бы тактично и разумно ни вел себя суперинтендант Блаунт, всерьез осложнит работу управления. А тут еще одно идиотское происшествие: потерялась секретная папка. Но Найджел пусть пока об этом не думает: пропажей займутся мистер Эдкок и канцелярия.

Уходя, Найджел сообщил мисс Финлей, что в его комнате будет работать директор.

— Предупредите в канцелярии, чтобы все телефонные звонки для него переключили на мой номер. И приласкайте его, хорошо? Он совершенно убит.

Памела Финлей в это утро была необычно тихой. Да и на всем этаже царила тревожная, подавленная атмосфера, словно рядом находился тяжелобольной человек. Все говорили вполголоса, ходили, стараясь не стучать каблуками; внезапная дробь пишущей машинки воспринималась как перебранка в больничной палате.

— Некоторые машинистки голову потеряли от страха, — пытаясь говорить непринужденно, сказала мисс Финлей.

— Боятся, что может настать их очередь? Скажите им, пусть не будут такими дурами.

— Скажу, — охотно пообещала мисс Финлей. — С удовольствием. Сплетничают, болтают, треплются… головы–то пустые! Это правда, Стрейнджуэйз, что вы работаете теперь вместе с полицией? Говорят…

— Суперинтендант — мой старый друг. Кстати, что там с пропавшей папкой? Вы что–нибудь слышали?

— Нет. О, минутку, минутку. Это что, папка, по поводу которой директор вчера поднял шум? ПХК 14/150? Ее еще не нашли? Уверена, она у зама, он с нее буквально не слезает.

Найджел тоже стал что–то припоминать. Часов в пять вечера к нему зашел Меррион Сквайерс и спросил про какую–то папку, которая, как утверждают в канцелярии, должна быть у директора, но которой тот не получал. Найджел пропустил это мимо ушей, хотя и спросил мисс Финлей, нет ли этой папки в их комнате. Он вспомнил ее возмущенную мину, когда ока услышала, как Меррион Сквайерс изрек: «Секретари приходят и уходят, а папки остаются».

— У ирландцев, — сказал он, вспомнив об этом, — несколько иные представления о порядочности.