Генерал-майор Владимир Александрович Ирман, как участник Русско-турецкой войны{339} и усмирения боксерского восстания, также был предрасположен скорее к A.M. Стесселю, чем к К.Н. Смирнову. Образование Ирман получил в Московской военной гимназии и в 3-м военном Александровском училище. Начал службу в 134-м пехотном Феодосийском полку. Перешел в артиллерию и командовал батареями и дивизионами. В 1904 г. командовал Восточно-Сибирской стрелковой артиллерийской бригадой{340}.

Хотелось бы указать еще на одного крупного начальника крепости Порт-Артур в генеральском чине — генерал-майора Владимира Николаевича Горбатовского. Образование он получил во 2-й Петербургской военной гимназии и в 1-м военном Павловском училище{341}. После окончания начал службу в гренадерском Киевском полку. Командовал ротой 2 года и 2 месяца; батальоном 13 лет и 4 месяца{342}. В 1899 г. был командиром 44-го пехотного Камчатского полка, а затем до 1904 г. командовал 4-м гренадерским Несвижским полком. В 1904 г. был командиром 1-й бригады 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, исполнял должность начальника Восточного фронта обороны крепости Порт-Артур{343}. В ходе судебного процесса он не скрывал своих, по меньшей мере «натянутых», отношений с генералом А.В. Фоком, но вряд ли и он мог стать активным сторонником генерала К.Н. Смирнова. Во-первых, он был однокашником A.M. Стесселя по училищу и гимназии, а для многих военных в дореволюционной России принадлежность к военным учебным заведениям являлась важным фактором самоидентификации. Выпускники собирались несколько раз в год по случаю юбилеев училища и прочих торжественных дат, поэтому отказать в поддержке своему сокурснику было проблематично: общие знакомые, друзья, патронатные связи и пр. Во-вторых, как и А.М. Стессель, генерал В.Н. Горбатовский являлся ветераном Русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Отличился в боях под Плевной в составе отряда князя Карла Румынского. Был награжден орденами Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и Св. Станислава 2-й степени с мечами. Опять-таки, сделавший строевую карьеру В.Н. Горбатовский должен был быть предрасположен к «строевику» А.М. Стесселю, а не «академику» К.Н. Смирнову. Отметим еще и то, что В.Н. Горбатовский, по признанию участников обороны, сыграл значительную роль при защите таких важных опорных пунктов, как гора Высокая и пр.{344} Но в историографии Русско-японской войны ему отводят очень скромную роль, а в исторической памяти он не был запечатлен ни как герой, ни как антигерой.

Генерал-майор В.Ф. Белый занимал должность командира Квантунской крепостной артиллерии. М.И. Костенко характеризовал его как сведущего артиллериста, слишком скромного и деликатного для интриг{345}. Необходимость постоянно решать вопросы об установке орудий флота на сухопутных позициях в условиях проблемных взаимоотношений с руководством 1-й Тихоокеанской эскадры занимала главную часть его деятельности. Белый, как и Стессель, участвовал в Русско-турецкой войне{346}. Генерал В.Ф. Белый на языке юристов того времени находился с генералом A.M. Стесселем во второй степени родства, так как их дети состояли в законном браке{347}. Поэтому трудно смоделировать ситуацию, в которой генерал Белый занял бы антистесселевскую позицию.

Генерал-майор Михаил Иванович Костенко, как председатель военного суда крепости Порт-Артур, не командовал войсковыми единицами, а в силу дисциплинарного устава сам должен был пресекать попытки поставить под сомнение полномочия А.М. Стесселя.

Теперь подробно рассмотрим трудноуловимый компонент, именуемый «местными условиями». Мы считаем обоснованным говорить о наличии своеобразных этических правил у частей, имевших опыт участия в Китайской кампании, отличных от представлений об обычаях войны у представителей основной массы пехотных полков российских вооруженных сил на момент начала XX в. Охраной Квантунского полуострова и защитой крепости Порт-Артур занимались так называемые Восточно-Сибирские стрелковые полки. В дневнике полкового врача В.П. Баженова, призванного из запаса, нашла отражение ситуация наличия некой особой военной субкультуры: «в военное же время она (пехота. — А.Г.) окончательно потеряла престиж и стрелковые части старательно отделяли себя от пехоты» {348} . В русской военной истории немало примеров, когда тот или иной продолжительный военный конфликт производил в рядах армии какое-то особенное мировоззрение или коллективную психологию. Пожалуй, самый яркий пример — Кавказская война и солдаты Кавказского корпуса, для которых устав — лишь форма, в то время как неписаные традиции, отчасти генерированные самими участниками, отчасти заимствованные у местного населения, составляли поведенческую основу. Участие в постоянных стычках с неспокойным кочевым населением Азии и в облавах на хунхузов в Маньчжурии и Китайской кампании вырабатывало свои особенные черты характера. К началу Русско-японской войны прошло 5 лет, конечно, это не 150 лет «умиротворения» Кавказа, но для выработки особого восприятия действительности этого краткого периода оказалось вполне достаточно. В литературе очень много написано об отрицательных личных качествах генерала А.М. Стесселя, в том числе о такой особенности его поведения, как грубое отношение к подчиненным. Обратимся к истории одного из таких взысканий. 8 мая 1904 г. на позицию 5-го Восточно-Сибирского стрелкового полка приехал генерал А.М. Стессель. Он разбранил 6-ю роту, а младшего офицера этой роты штабс-капитана Ивана Михайловича Сычева отставил от командования ротой и не велел представлять к наградам [18] . По свидетельству командира 5-го полка полковника Н.А. Третьякова А.М. Стессель был недоволен предыдущим сражением, а когда узнал, что командир 6-й роты капитан Николай Иванович Гомзяков был раненым оставлен на поле сражения, негодованию его не было пределов {349} . Возможность спасения раненого товарища на поле боя определить с помощью Свода Военных постановлений практически невозможно, это вопрос этики или неписанных правил. В данном случае генеральский разнос, сопровождаемый бранью, был направлен на всю роту, виновную в нарушении правила, сформированного у сибирских стрелков китайской кампанией и опытом стычек с хунхузами [19] . В Азии нельзя оставлять врагам ни тела убитого, ни тем более раненого. Павший считался здесь ценным трофеем, а раненого ждали пытки и мучительная смерть. В условиях недружелюбной Маньчжурии, где ни солдатам, ни генералам во время китайского похода не было понятно, сколько продлится пребывание русских войск в регионе, вынести раненого или даже павшего в бою товарища считалось просто обязательным. Непростительно было 5-му Восточно-Сибирскому полку, участвовавшему в Китайском походе 1899-1901 гг. и в операциях против хунхузов, оставлять раненого на поле боя. Поэтому вполне заслуженно генерал A.M. Стессель наказал роту и лишил представления к награде субалтерн-офицера полка, давно прошедшего боевое крещение. С другой стороны, сам полковой командир должен был оберегать эту неписаную традицию, как бывалый стрелок, и выяснить обстоятельства боя и судьбу брошенного ротой капитана. По словам полковника Н. А.Третьякова, «…рота и младший офицер мало были виноваты» {350} . Конечно, выражение «мало виноваты» все-таки говорит о том, что подчиненные проявили себя, по мнению полкового командира, не с лучшей стороны. Капитана Н.И. Гомзякова из боя вынесли в китайскую фанзу, привели лошадь, чтобы увезти на перевязочный пункт, но ехать на лошади он не мог и послал за санитарной двуколкой. Людей, вынесших его с передовых позиций, он отправил в бой, а сам с фельдшером стал ожидать повозку. В это время стрелки начали отступать, и капитан Н.И. Гомзяков, отдав шашку фельдшеру, приказал ему уходить «…ты мне не поможешь, и тебя, если останешься, убьют, а ты в роте нужен». Капитан в итоге был взят японцами в плен и там от ран умер {351} . Формирование особой военной идентичности было объективным явлением, необходимым для успешных боевых действий в тех условиях. В пехотных полках из европейских губерний России, в отличие от восточно-сибирских стрелков, не убирали раненых до наступления темноты, мотивируя это тем, что для выноса одного раненого уходили с позиций сразу несколько здоровых солдат, что являлось существенным ослаблением боевых порядков подразделения {352} .

Вряд ли Смирнов смог бы за несколько дней до начала тесной осады крепости изучить специфику и реальную боеспособность каждого полка в гарнизоне, разобраться в том, как себя следовало вести с китайским населением, и пр. Сюжет о «разносе» А.М. Стесселем 6-й роты 5-го Восточно-Сибирского полка очень важен. Во-первых, советские историки{353} и дореволюционные публицисты{354} приводили отдельные примеры «генеральского рыка» (и указанный случай с 5-м стрелковым полком в том числе), вырванные из контекста, для того чтобы продемонстрировать деспотизм и неадекватность генерала А.М. Стесселя, чего в действительности при внимательном рассмотрении в данном эпизоде мы не наблюдаем. Во-вторых, эпизод демонстрирует знание А.М. Стесселем местных «обычаев войны», о которых трудно почерпнуть информацию из уставов и наставлений по пехотному делу.

Коллективный биографический портрет высших офицеров крепости Порт-Артур таков: все, за исключением Кондратенко и Смирнова, имели опыт боевых действий, большинство окончило Павловское военное училище; все, за исключением тех же Кондратенко и Смирнова, сделали карьеру, пройдя через иерархию строевых должностей и тяготы боевой службы, в то время как Смирнов и Кондратенко выделились по линии административно-штабной работы, получив дополнительное образование. Это, на наш взгляд, и явилось главным конфликтогеном [20] во взаимоотношениях среди высших офицеров в условиях обороны крепости Порт-Артур.

Приказом наместника Алексеева от 12 марта 1904 г. № 239 коренным образом были изменены устанавливаемые положением об управлении крепостями командные отношения между начальником укрепленного Квантунского района генерал- лейтенантом А.М. Стесселем и комендантом крепости Порт-Артур генерал-лейтенантом К.Н. Смирновым, а также объем прав последнего{355}. Причем приказом очерчивался внутренний район крепости от бухты Сяо-Биндао до бухты 10 кораблей (в источниках название этой бухты обозначают арабской цифрой, а не прописью, поэтому и мы решили не отказываться от такого обозначения. — А.Г.), где внутренний порядок должен был поддерживаться властью коменданта на основании ст. 77. Положения об управлении крепостями. В свою очередь генерал A.M. Стессель толковал этот приказ в том смысле, «что власть, принадлежащая младшему, принадлежит всецело и старшему начальнику»{356}. В дополнение приказа от 26 января 1904 г. за № 39 Е.И. Алексеев уточнял, что применение § 52, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 32, 83 и 85 Положения об управлении крепостями производить «не иначе, как по испрошению разрешения по команде»{357}. Это означало, что A.M. Стессель, повышенный в чине до командира отдельного корпуса, но не выехавший в место расположения корпуса, становился формально старшим генералом. С одной стороны, К.Н. Смирнов обладал всей полнотой власти коменданта крепости в самой крепости, но, с другой стороны, согласно приказу наместника получалось, что полнота власти ограничивалась правами генерала А.М. Стесселя как командующего силами района, в который входила крепость. Но ст. 75-85 Положения об управлении крепостями оговаривают, что высшие начальники крепости должны были докладывать любое распоряжение наместнику Е. И.В. на Дальнем Востоке, пока он находился в крепости{358}. Наличие таких военных узаконений ставило в очень неудобное положение главных военных руководителей крепости. Успешная оборона требовала быстроты принятия решений, чего, собственно, в условиях согласования действий коменданта, начальника крепостного района и начальника сухопутной обороны крепости с мнением наместника оказывалось очень сложно добиться. С другой стороны, Е.И. Алексеевым был издан приказ от 27 января 1904 г. за № 41, согласно которому младшее должностное лицо не имело право делать никаких распоряжений в крепости без доклада старшему по должности{359}. После отъезда наместника из Порт-Артура A.M. Стессель становился формально старшим из всех сухопутных генералов, а спорные конфликты, согласно выше приведенному приказу за № 41, могли разрешаться только обращением к старшим начальникам вне крепости — адмиралу Е.И. Алексееву или генералу А.Н. Куропаткину. Таким образом, все случаи вторжения генерала Стесселя в сферу прав коменданта объясняются отсутствием регламентации отношений между начальником укрепленного района и комендантом крепости. А армейская повседневность без преувеличения подтверждает наличие правового вакуума в законодательстве Российской империи. В своих воспоминаниях генерал A.M. Стессель виновником отсутствия согласованности действий среди высших начальников сухопутного гарнизона называл генерал-лейтенанта К.Н. Смирнова, занимавшего со 2 февраля 1904 г. должность коменданта крепости Порт-Артур{360}. Конфликт генерала Стесселя и генерала Смирнова рассматривался в качестве одной из причин падения крепости Порт-Артур в официальном обвинительном акте по делу о сдаче крепости японским войскам. Военные юристы усматривали возможность подобной конфликтной ситуации в том, что генерал А.М. Стессель, получив трижды в течение трех недель приказание сдать крепость коменданту, генерал-лейтенанту К.Н. Смирнову, и выехать в Маньчжурскую армию, предписания этого не исполнил, и, оставшись в крепости, удержал за собою командование{361}. Как известно, его действия были квалифицированы как прямое нарушение ст. 255 книги XXII Свода Военных постановлений. Второй пункт официального обвинительного акта квалифицировал действия А.М. Стесселя как нарушение приказа наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке от 14 апреля 1904 г. за № 339, выражавшееся в том, что он вмешивался в права и обязанности командира крепости Порт-Артур, подрывая авторитет последнего{362}. Но, на наш взгляд, подобное толкование поступков и действий генерала A.M. Стесселя, хотя и удовлетворяло военных юристов, но ни в коем случае не соответствовало полноте исторического взгляда на события осады Порт-Артура. И уж тем более не объясняет тот факт, что на такое явное нарушение субординации и дисциплины спокойно смотрели остальные участники обороны крепости, не говоря уже о К.Н. Смирнове, пострадавшем от действий А.М. Стесселя. Согласно Воинскому уставу о наказаниях, за сопротивление исполнению приказаний, а А.М. Стессель формально активно этим занимался, в военное время предполагалось по пункту 106 б: «Лишение всех прав состояния и смертной казни или ссылке в каторжные работы без срока или на время от двенадцати до двадцати лет»{363}. Объяснить столь мягкую реакцию и Куропаткина и Алексеева на игнорирование генералом Стесселем прямого приказа — сдать командование и выехать в расположения Маньчжурской армии, — видимо, следует объяснить еще и памятью о событиях Севастопольской обороны. В Севастополе во время Крымской войны также имел место произвол при распределении командных полномочий. После затопления кораблей Черноморского флота началась знаменитая оборона сухопутных укреплений при тесном сотрудничестве сухопутного гарнизона морской крепости и моряков. Формально борьбу за крепость должен был возглавлять сухопутный генерал, занимавший должность начальника севастопольского гарнизона. Таковым являлся Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен, но фактическая власть принадлежала Павлу Степановичу Нахимову, Виктору Илларионовичу Васильчикову, Эдуарду Ивановичу Тотлебену{364}. Из них самым известным и влиятельным оказался Нахимов, формально числившийся только командиром флота (к тому моменту затопленного) и порта. Поэтому и начальник Квантунского укрепленного района генерал Стессель, отступив в крепость из пределов крепостного района, отчетливо представлял, что подобные прецеденты «самозахвата» командной должности существовали в летописи обороны русских крепостей.

М.И. Костенко показал на следствии, что генерал К.Н. Смирнов обращался к нему как к главному военному юристу крепости с целью выяснить способы возможного ареста А.М. Стесселя.

М.И. Костенко считал, что арест станет возможным только в отношении того лица, «распоряжения которого будут идти в разрез с интересами обороны» {365} .

Согласно воспоминаниям военного журналиста Ф.П. Купчинского, первое время разногласий между A.M. Стесселем и К.Н. Смирновым не возникало, но в «апреле уже стали происходить инциденты, недомолвки и недоразумения на почве явного недовольства друг другом», то есть практически через месяц совместной службы {366} . Генерал-майор М.И. Костенко связывал первое обострение отношений начальников с приездом в крепость после гибели вице-адмирала С.О. Макарова наместника Е.И. Алексеева. Лица гражданского управления обратились к Е.И. Алексееву как к представителю высшей власти с указанием на то, что генерал А.М. Стессель «вредит жизни и делам города, внося своим вмешательством в гражданскую часть много недоразумений» {367} . [21] Для устранения различных проявлений незаконной власти адмирал Е.И. Алексеев приказал начальнику своего штаба генерал-лейтенанту Я.Г. Жилинскому изготовить приказ с указанием того, что высшая гражданская власть в крепости и в ее пределах исключительно принадлежала коменданту {368} . Приказ за № 339 с той формулировкой, которую предложил сам Е.И. Алексеев, был изготовлен в штабе крепости и отдан 14 апреля 1904 г. {369} В свою очередь, генерал-лейтенант А.М. Стессель усмотрел в появлении этого приказа происки против себя со стороны генерала К.Н. Смирнова. Последний по просьбе начальника штаба наместника генерала Я.Г. Жилинского лично редактировал формулировку приказа и его грамотное оформление в соответствии с военными узаконениями {370} . И с этого момента условно началось явное недружелюбное отношение к К.Н. Смирнову, проходившее красной линией через всю осаду {371} . Сам генерал A.M. Стессель причиной разногласий видел исключительно неуемные амбиции генерала К.Н. Смирнова {372} . Легитимность и широту своих полномочий генерал A.M. Стессель в воспоминаниях объяснял тем, что, согласно высочайшему повелению, ему были предоставлены права командира отдельного корпуса, что позволяло ему в условиях осады считать себя командующим отельной армией {373} . При этом генерала К.Н. Смирнова он также считал командиром корпуса, но лишь с той разницей, что его корпус не имел статуса самостоятельного, то есть отдельного {374} . А из этого, подчеркивал A.M. Стессель, следовало подчинение генерал-лейтенанта К.Н. Смирнова генерал-лейтенанту А.М. Стесселю {375} . О наличии своего рода партий сторонников того и другого генерала свидетельствуют воспоминания самих участников обороны крепости Порт-Артур. Генерал A.M. Стессель писал впоследствии о непримиримом отношение генерала К.Н. Смирнова «ко мне и к ближайшим моим помощникам» {376} . Уместно говорить о борьбе двух офицеров, имевших отношение к Генеральному штабу (Р.И. Кондратенко, К.Н. Смирнов), против двух генералов, представлявших строевое офицерство (A.M. Стессель, А.В. Фок). Причем яркой гранью этого противостояния являлся очень важный для любого военного принцип самоидентификации — участие в боевых действиях. Генералы Смирнов и Кондратенко, в отличие от всех остальных сухопутных высших офицеров, непосредственного участия в Русско-турецкой войне и усмирении боксерского восстания не принимали {377} . О том, что именно эти четыре офицера решали основные вопросы организации сухопутной обороны крепости Порт-Артур, косвенно свидетельствует фольклор времен осады. В дневнике одного из военных врачей, находившегося всю осаду в крепости, находим очень характерную частушку: