Как раз в эти дни в Сарай прибыл Борис Городецкий, жаловаться на племянников и московского государя, отобравших у него Нижний Новгород. Но князь попал в такую неразбериху, что его даже слушать не стали. Цыкнули и записали в общий строй со свитой и слугами. Исполняй приказ, служи царю, а до твоих проблем очередь дойдет потом. Осенью 1387 г., когда спал зной, а дожди оживили пересохшие ручьи и речушки, массы воинов двинулись в Среднюю Азию. Путь был чрезвычайно тяжелым. К пустынным степям были привычны татары и их лошади, у горцев и лесных жителей кони падали, пехота выбивалась из сил, изнемогала от жажды. За армией все гуще стелились холмики неглубоких могил. Тохтамышу доносили: как бы вассалы не взбунтовались.

Но с ним соединились тумены Синей и Белой Орд, составилось целое море конницы, и хан смягчился — разрешил отпустить «лишних» ополченцев, тормозящих армию. Князь Борис, месяц маршировавший не пойми куда, тоже сумел просочиться к царю, объяснить, что он-то не готов сражаться. Ему велели вернуться, ждать в Сарае. «Лишние» потащились обратно. Заполняли телами чужие могилки, разрытые шакалами, скребли пыль для новых могил. А Тохтамыш вступил в Хорезм. Его встретили восторженно, как защитника. Заготовили его воинам предостаточно фуража, баранов, хлеба.

Ордынская рать, «бесчисленная, как капли дождя», выплеснулась на самые плодородные районы Средней Азии. Тамерлан все еще воевал в Иране, но в Самарканде возглавил оборону его сын Омар, доблестно отразили атаки Бухара, Термез, Карши. Их каменные стены оказались татарам не по зубам. А Тимур, едва до него дошли вести о нападении, срочно заключил мир с персами и форсированными маршами, через горы, бросился спасать родину. Ордынские начальники вели себя беспечно, считали, что он далеко, распустили подчиненных грабить, но неожиданно у Самарканда появился авангард из 30 тыс. всадников, следом спешил сам Железный Хромец.

Тохтамыш и его эмиры переполошились, стали отходить. Однако Тамерлан не позволил им ни улизнуть, ни сорганизоваться. Настиг возле Ходжента и разгромил подчистую. Уцелевшие удирали как могли. Гоня и истребляя их, джагатаи затормозились только возле столицы Хорезма, Ургенча. Тут тоже были каменные стены, горожане и засевшие татары пробовали отбиваться. Но гулямы гораздо лучше умели брать твердыни. После недолгой осады последовал штурм, и город пал. Тамерлан верно оценивал роль хорезмийцев в разыгравшихся событиях. Ургенч он приказал стереть с лица земли, само место разровнять и засеять ячменем, чтобы о городе даже памяти не осталось.

Для Руси складывалась самая благоприятная обстановка. Из похода тянулись ошметки войск Тохтамыша, хаяли своего хана. Теперь Москва могла поставить себя совершенно иначе по отношению к Орде. Но… контузии, полученные на Куликовом поле, не прошли бесследно для Дмитрия Донского. А кто считал травмы от пожарища столицы, от измен, постоянного напряжения? Он все чаще болел, и именно сейчас, в 1388 г., здоровье великого князя совсем сдало. Ему было всего 38 лет, вроде бы в расцвете сил, вот бы и сесть на коня, поднять знамя! Но вместо коня ждала постель, запахи лекарственных настоев. Они не помогали…

А зашаталось здоровье, и в кремлевских теремах закопошились совсем иные проблемы. У великого князя была уже большая семья. За 23 года супружеской жизни Евдокия принесла ему 11 детей. Двое умерли во младенчестве, но осталось четыре дочки, шестеро сыновей. Наследником числился старший, Василий. Однако со времен Ярослава Мудрого на Руси укоренилась другая система наследования. От брата к брату. Эта система была запутанной, то и дело приводила к раздорам. Еще святитель Алексий, когда был жив, постарался внести полную определенность в данном вопросе. Брат Дмитрия Донского Владимир был не родным, а двоюродным, его отец не занимал престол великого князя, поэтому и Владимир, по русским законам, не имел прав на великое княжение. При участии святого Алексия с ним было подписано докончанье (договор) — князь обязался чтить Дмитрия как отца, а его наследника как «старшего брата».

Но Василию Дмитриевичу исполнилось лишь 17 лет, а Владимир Храбрый был правой рукой государя, прославленным военачальником. Озаботились серпуховские бояре. Если государем станет Василий, они скатывались на уровень провинциальной знати. А если бы Владимир? Тогда его боярам доставались высшие государственные должности. Принялись нашептывать Храброму: неужели он будет прислуживать мальчишке? Его знает и любит вся Русь… Кто из деятелей XIV столетия не прельстился бы? В разных странах сплошь и рядом повторялось одно и то же: дяди перехватывали власть у юных племянников. Но Владимир на такое оказался неспособен. Они слишком прочно сроднились с Дмитрием. Один лишь вечер после битвы, когда он искал брата среди мертвецов, перевешивал любые обиды, подсказанные доброжелателями.

Нашлись наушники и у великого князя. Московские бояре пронюхали о разговорах серпуховских, забеспокоились. Они-то при Василии сохраняли свои места, а их хотят оттеснить? Донесли Дмитрию Ивановичу, что зреет заговор. Больной государь осерчал. Но и его слишком многое связывало с Владимиром, в измену брата он не поверил. Зато его приближенных, мутивших воду, щадить не стал, арестовал и разослал по дальним городам. А тут уж вскипел Владимир. Бояре были его верными помощниками, летели с ним вместе в памятной атаке засадного полка! Брат не имел права наказывать их, они были подсудны только своему князю…