– Охотник о золоте знает?

– Я ему не говорил.

– Но почему вы уверены, что ящики на прежнем месте? Их могли тайно вывезти. Те же Пушилины. Или ваши друзья-офицеры.

– Друзья-офицеры не могли. После излечения я искал Ковшарова и Хмелевского. Полковника нашел в Чите, дрался с ним и убил из нагана, который теперь у вас. То же самое было с Хмелевским. Под Харбином мы встретились…

– Теперь очередь Пушилиных?

– Н-нет. Их убивать я не собирался. Хотел удостовериться, что золото на месте. Кажется, уже убедился.

– Как?

– Если бы они искали золото, не было бы банды. Я могу, впрочем, ошибаться.

«Неплохо варит голова у офицера», – отметил про себя секретарь укома. Спросил:

– Вы пишете, что от эшелона ехали ночью, дороги не запомнили. Как же укажете место? Озер вокруг Пихтовой десятки. И почти у каждого – домик.

– Поручик Хмелевский был очень самоуверен, перед дуэлью назвал место, где меня ранили…

– И что за место?

– Мы договорились: вы доложите обо мне вашему руководству… – напомнил Взоров.

– Доложу. Сейчас же.

Прожогин снял трубку, покрутил ручку телефона, сказал:

– Товарищ Ольга, свяжи срочно с Сибревкомом… Нет-нет. Лично с Иваном Никитичем Смирновым. Жду. – Трубка легла на рычаги.

– Слыхал имя? – спросил у Взорова. Секретарь укома постоянно сбивался с «вы» на «ты».

– Комиссар Пятой армии. Его у вас называют победителем Колчака…

– Точно. Теперь Предсибревкома. Главнее его в Сибири…

Зазвонил телефон.

– Маркушин! – хватаясь за трубку, громко позвал милиционера секретарь укома и, когда тот мигом возник на пороге, велел:

– Побудьте вместе в коридоре, пока я говорю…

Прожогин приготовился услышать знакомый неторопливый голос председателя Сибревкома, бывшего своего политического командира, с кем рядом прошел боевой путь в составе Пятой армии от Свияжска, от Волги, почти до самого Нижнеудинска. Голос человека, знакомством с которым гордился больше всего на свете. О котором бойцы слагали легенды и пели песни, а знаменитая писательница Лариса Рейснер говорила в своих красивых статьях как о коммунистической совести Красной Армии. Однако услышал опять телефонистку. Связь с Новониколаевском[21] повреждена, известила она, провода оборваны.

– Как так? – переспросил он. Машинально, потому что знал: бандиты часто подпиливают столбы и обкусывают провода, вдобавок устраивают засады, приходится посылать целые отряды, чтобы восстановить линию.

– Что-нибудь еще нужно, Василий Кондратьевич? – напомнила о себе телефонистка Ольга.

– Соедини с Тютрюмовым, – словно очнувшись, потребовал он. И когда зазвучал густой хрипловатый бас начальника местного чоновского отряда, попросил:

– Приходи, Степан. Позарен нужен.

На вопрос, что за спешка, ответил:

– Такого у нас еще не было никогда.

Не сдержался, против воли прибавил в трубку:

– Золото! На миллионы!

После этого сообщения Тютрюмов, располагавшийся со своими бойцами в бывшем купеческом особняке на той же улице, в трех минутах ходьбы от укома, явился без заминки.

– Что за тип торчит у тебя в коридоре с Маркушиным? Какое золото?

– Садись, читай. – Секретарь укома уступил свое место Тютрюмову.

– Это что, написал тип, который за дверью? – спросил отвыкший за последнее время от чтения длинных бумаг командир местных чоновцев.

– Ты читай.

– Ох-х, белая косточка, моряк. Я на лицо глянул, сразу подумал… – комментировал Тютрюмов первые прочитанные строки заявления. Что подумал, начальник отряда пихтовских чоновцев не сказал, умолк, весь ушел в чтение.

– Вот это да. – Тютрюмов отодвинул исписанные красивым почерком листки, посмотрел на секретаря укома. – В двух ящиках даже платиновый песок. Ну и где все это? От какой печки плясать до озера?

– Не говорит пока. Настаивает, чтобы сначала поставили в известность губернское начальство.

– Ну а ты?

– С Николаевском связь нарушена. Нужно попробовать по железнодорожному каналу снестись, по телеграфу. Или, может, отвезти его в Новониколаевск, а? Как считаешь?

– Считаю, может, к лучшему, что нет связи.

– То есть?

– Без всяких то есть. Прежде чем начальству докладывать, нужно проверить. Мало ли чего написал. Место узнать нужно.