Зимин до сих пор с трудом скрывавший желание поскорее возвратиться в Пихтовое, при этих словах Бражникова поглядел на него с интересом. Это уже немало значило, что дом лесообъездчика находился в 20-м году за чертой многолюдной Витебки.

– Вроде, Иван Артемьевич, твой дед в этом доме жил до последних дней? Ошибаюсь? – спросил Сергей.

– Жил. – Бражников кивнул. – Когда вернулся сюда через много лет, уже лесники не нужны были. Путевым обходчиком устроился. А первый дом свой подремонтировал, хозяйство там держал. Теперь мы с Анной…

– Не соображу сразу, где он стоит, – сказал Нетесов.

– За железнодорожной насыпью болото, потом ельник. За ним…

– Н-нет. Не помню. – Нетесов помотал головой.

– Да знаешь ты это место. Проселок там, что на губернский тракт ведет. Известняковая плита надгробная, – попытался оживить в памяти Нетесова местонахождение лесокордона Бражников. – С надписью: «Богу, царю небесному представленной 1813 года 21 числа января Агриппине Рыбниковой».

– «Жившей 67 лет и мало больше», – подхватил Нетесов.

– Да-да, – закивал Бражников.

– Ну, эту-то плиту знаю, – сказал Нетесов. – Что, все еще лежит?

– А кому она мешает?

– Здорово, – оживился Нетесов. – И надпись сохранилась?

– Наверное. Давно не смотрел.

– Интересная, Андрей, плита, – живо повернулся Нетесов к Зимину. – Надпись там по-старинному, вместо «января» – «генваря». Нас, когда пацанами там бегали, больше всего поразило: «Жившей 67 лет и мало больше». Никак не могли понять, что это значит: «мало больше». Учительница, Анна Леонидовна, объяснила, что это надо понимать: чуть больше шестидесяти семи лет жила.

– Вот-вот, плита. А недалеко от дома еще старое татарское кладбище, – сказал Бражников.

– М-м… Верно. – Нетесов кивнул.

Услышав о проселке, ведущем на губернский тракт, о мусульманском кладбище, Зимин тут же вспомнил разговор в гостинице «Украина» с внуком заместителя командира Пихтовского чоновского отряда Айваром Британсом. Как это прозвучала цитата из письма Тютрюмова к его деду? Что-то там о лошадях, зарытых возле татарского кладбища по дороге на деревню. Деревня Беленькая, кажется? Или Светленькая? Да, Светленькая. Латыш сделал тогда оговорку, будто сознательно искажает фразу из письма. Но, возможно, что и процитировал точно, слово в слово.

– Проселок мимо кладбища на губернский центр – это через деревню Светленькую? – не замедлил спросил Зимин.

– Через нее, – ответил Бражников.

Вот. И тут латыш тоже ничего не стал переиначивать. Хотя какую особую тайну открывал он Зимину, сыпя местными названиями? К адмиральскому золотому кладу это не очень-то приближает. Разве что Британс-младший лишний раз подтвердил: кое-какими секретами, относящимися к спрятанным здесь в гражданскую войну сокровищам, он владеет.

– Значит, километра полтора ходу всего до кордона? – уточнил Сергей.

– Да, не больше, если напрямую. – Бражников кивнул, поглядел на обувь гостей. – Плохо, что не в сапогах вы. Я через болото хорошую дорогу нынче наладил. Но там в двух местах не обойтись без сапог.

– Нет проблем, переобуемся, – сказал Нетесов.

– Так что, не заночуете?

– Да ну, зачем? Досюда от Пихтового туда-сюда езды полчаса.

– А то оставайтесь. Мы с Нюрой на кордон уйдем. Утром сапоги принесу.

– Так у тебя где дом основной, не пойму? – с улыбкой спросил Нетесов.

– А и там, и там у него. Где ночь застанет, – ответила жена Бражникова.

– Нет, завтра приедем, – Сергей посмотрел за окно, где было уже совсем темно. – Как рассветет, будем. Встали, Андрей? – перевел взгляд на Зимина.

В эту ночь Зимин долго не мог уснуть. Лежа в постели, глядел в потолок, думал. После очень короткой загадочной поездки Сергея на тайный прииск в не менее загадочный каньон Трех Лис (Сергей, вернувшись еще до обеда, протянул Зимину золотой самородочек-крохотульку, похожий на приплюснутую горошину. «Держи, кладоискатель, – сказал, – дарю. Хоть малой, но кровью заслужил». Закатав рукав свитера и отклеив пластырь на правой руке чуть выше локтя, показал свежий след от ножевого удара). Зимин, глядя на рану, окончательно понял, что Сергей ему не помощник в поисках клада: совершенно нет у него свободного времени. В августе и по ранней осени, когда еще находился в отпуске, – другое дело было. А сейчас… Сейчас, если бы точно было известно, что да, клад существует на самом деле, четко очерчены границы его местонахождения, стоит только поднапрячься, приложить руки, и золото будет обнаружено, извлечено на свет Божий, – все равно не сможет помогать. Клад-то пролежал под землей почти век, еще потерпит хоть столько же. А вот то, что входит в прямые обязанности Нетесова как начальника уголовного розыска, не терпит отлагательства и промедления порой ни на минуту. Сергей не говорит прямо, что некогда, но еще два-три дня повозится с ним, повыполняет его пожелания, просьбы и будет вынужден объявить: не до клада. И лучше, если он, Зимин, сам упредит, объявит об отказе от затеи дорыться до золота. И смешно рассчитывать, что завтрашний-послезавтрашний дни что-то изменят, след клада отыщется на кордоне лесообъездчика. Можно предположить, что Тютрюмов в двадцатом году приезжал на кордон Силантия Бражникова и по какой-то неясной причине велел срочно убираться. Однако золото с рыбацкого становища Сопочная Карга прятать командир Пихтовского уездного ЧОНа тогда здесь не мог. Не было еще у него этого золота! Дикий сибирский чеснок – колба – осенью не растет. Только по весне. А такой детали, что, спешно уезжая по приказанию Тютрюмова с кордона, рвали молодую колбу и ели с хлебом, – не придумаешь. Это Бражников-потомок слышал от деда, наверное, не однажды, перепутать ничего не мог… На кой вообще нужно было снова мчать сюда с такой поспешностью? Только потому, что, читая старые документы, вдруг уловил характерный почерк Тютрюмова – прятать награбленные сокровища на лесных кордонах в колодцах или около колодцев при избах лесообъездчиков. И как раз, когда Зимину это внезапно пришло в голову, Сергей в телефонном разговоре упомянул про лесной кордон в Вереевском бору, на который якобы в одиночку среди ненастной ночи приезжал Тютрюмов. Так одно это упоминание – не повод очертя голову лететь в Сибирь. Было у него несколько вопросов к местному краеведу Лестнегову. В первую очередь – откуда у Лестнегова московский телефон и адрес художника Лучинского, с семьей которого Малышев не общался, и почему Лестнегов так уверенно говорит, будто парень, которого убили в 1969 году в лесу под Пихтовым и у которого взяли свежераспиленный золотой слиток с царской маркировкой, – внучатый племянник Малышева, если генерал с Лубянки родственников к старости, кроме сына, не имел? Однако, чтобы получить ответы на эти вопросы, достаточно было написать Лестнегову письмо или позвонить.

А лучше – вообще не звонить, не писать, заниматься своими делами, дождаться отпуска, лета и приехать в Пихтовое вместе с Британсом-младшим. Тот парень, зная, что клад реально существует, имея на руках какие-то безусловно важные бумаги, наверняка будет рваться в Россию, в Сибирь. В Пихтовое… Не нашел бы никакого клада, приехав сюда следующим летом с Британсом, все равно польза была бы: отдохнул бы еще раз в сибирской тайге.

С Бражниковым все объяснимо. Слышал в кругу семьи о золоте, спрятанном около лесного дома в Вереевском бору. Под этот дом подкоп делали в поисках сокровищ. Любого на его месте любопытство в конце концов разобрало бы: есть ли в самом деле золото? Тут еще находки у Градо-Пихтовского храма и в пещере Ботьино. Вот и решил обнародовать свою тайну. Вдруг да возьмутся за поиски, экспедиция приедет. Но если захотел обратить внимание на дедов дом, подогреть интерес истинных кладоискателей, должен был перво-наперво хотя бы справиться, когда Степан Тютрюмов завладел золотом. И уж тогда бы не с временем роста молодой колбы увязывал появление на лесокордоне начальника уездного чоновского отряда, а с первыми желтыми листьями, с выстрелами на рыбацком становище Сопочная Карга в секретаря укома партии Прожогина и в старшего лейтенанта Взорова из личного конвоя адмирала Колчака… Интересно: тот, кто дважды принимался в поисках золота копать на лесокордоне возле дома Силантия Бражникова, от самих Бражниковых слышал, что клад зарыт и искать нужно его именно в Вереевском бору? Или какими-то другими сведениями пользуется? Вряд ли, услышав бражниковский рассказ, хоть пальцем кто-то шевельнул бы. Если не сотни, так уж десятки убедительнейших версий, где именно спрятано колчаковское золото, существуют. Что-то где-то еще о Вереевском боре, о лесокордоне должно было прозвучать, прежде чем решили копать там. Найти бы того рыжего парня, которого застал Иван Бражников у доставшегося по наследству дедова дома… Хотя – пустая трата времени. Парень о кладе просто-напросто отказался бы разговаривать. И только…