Люди хватали их, рвали одежду, превращая в лохмотья, надумав впопыхах небылицы о чудодейственных кусочках плоти церковников. Из провалов окон, злачных переулков, дворов, воняющих навозом вперемешку с парным молоком, к ним тянулись руки. Десятки и сотни - они множились как тараканы. Мозолистые пальцы, скрюченные после многочасовой работы пальцы, пальцы тонкие и отлетающие обрубками, столкнувшись с полосой стали. Безликие не панькались. Бьерн крушил молотом, а когда тот увяз в очередном бедолаге, достал шестопер. Шэддоу слал заклятье за заклятьем. Квази шептала наговоры, удерживая защитную пелену от сыплющегося на их головы огня, смешанного с пеплом.

Лотт задержался лишь один раз. Он почувствовал ее. Гниющее средоточие всего дурного. Червоточина одновременно и походила на то, с чем он имел дело ранее, и была чем-то иным. Оставив хлеб на пару дней, находишь на нем цвель. Но она распространяется постепенно, поедая буханку по частям. И чаще - изнутри. Ветрорез был такой буханкой. И сейчас его поедала зараза Зарока как проголодавшийся падальщик добычу. Люди исчезали - уходили в тени, становились тенями. Так это видели Шэддоу и остальные. Лотт смотрел на вибрирующие как струны души, зажатые между миром мертвых и миром живых. Он остановился всего на мгновение, чтобы перевести дух и успокоить бунтующее сознание, но его оказалось достаточно. Умирающие или ожившие мертвецы - не важно; Лотт понимал, что застывшим на границе все равно, как он их назовет. Эти... страдающие создания столкнулись с червоточиной и проиграли бой. Одни уходили, мирно вскрывая вены, выбрасываясь на брусчатку или же окунувшись с головой в стылую воду здешней реки. Некоторые, скрывавшие в тайнике души поступки, которыми нельзя гордиться, страдали. Глядя на них, страдал и Лотт. Он видел как муж и жена раздирают друг друга на части, говоря о вечной любви, он видел как похотливая женщина, срывая с себя одежду идет к колу. Священнослужители и мелкопоместные дворяне вставляли в плети гвозди и раздирали себе спины. Но хуже всего были дети. Они смеялись и хохотали, прыгая вокруг разверзшегося ада, и хлопали в розовенькие ладошки. На головах их, разрывая черепную кость и вспарывая кожицу, вырастали рожки. Лотт хотел закрыть глаза, но что-то не давало, заставляя пялиться на происходящее. Все, что он мог - слезами смывать чужие грехи. Неужели все они заслуживают такой участи? Почему боги такое допускают? Почему не сойдут на землю и не прекратят творящееся безумие?

И внезапно подумалось - а что если это его обязанность? Что если он, новоявленный святой, ниспосланный на землю, чтобы прекратить мучения остальных?

Что ему делать? Как быть?

Ощущение ирреальности и ложного просветления длилось ровно один удар сердца, до того, как корчмарь попытался разделать Лотта здоровенным тесаком.

Бьерн раскрошил безумцу грудную клетку и протянул руку.

– Иди за мной и все будет в порядке, - сказал здоровяк.

Лотт повиновался, и все произошло так, как ему пообещали. Больше никто не пытался их убить. Пламя быстро поглощало Ветрорез. Ветер с болот гнал его дальше, к речным городам Дальноводья. Вокруг не сгоревших людей образовались плотные коконы, в которых творилось пекло с персональным катом и мучеником в одном лице.

А Лотт... он выжил и даже умудрился не замарать одежку, тогда как остальные, в гари и чужой крови, пытались отдышаться после скачки по охваченным червоточиной улицам.

Он смотрел на падший город, и все еще чувствовал, как тот гниет, как внутренности постепенно наполняются трупным газом, который требует выхода. Лотт должен был хотя бы попытаться. Как тогда, в Гэстхолле. Попытать удачи и сделать то, благодаря чему вписан в анналы истории как святой при жизни.

Но его руки дрожали, а ноги подкашивались. Язык прирос к небу, а глаза наверняка вылезли из орбит от страха. Тут уж не до героизма. Сам уцелел. Уже достижение. Ему было стыдно и горько. Решение принимал не он, но от этого не легче. Что бы они сделали? Их разорвали бы на части до того, как Лотт применил Дар. И все же, все же...

Галлард ждал их в условленном месте. И он был один.

– Где остальные?
– спросил его Шэддоу.

Галлард испепеляющее посмотрел в сторону Лотта.

– Не уцелели. Только я и выбрался. Спасибо нашему святому...

– Джеймс, еще одно слово и я сочту вас еретиком, не чтящим слово архигэллиота.

– Больше не повторится, инквизитор, - Галлард проглотил обиду и пошел к остальным, задев плечом Лотта.

– Власть обжигает, святой, - сказал Шэддоу.

Еще один плевок в лицо. Его слово обрело власть, и как он им воспользовался? Послал на гибель людей. Их отряд поредел еще до самой битвы.

Лотт пересчитал уцелевших. Сир Бэйлис Винж и сир Антонио Валесса поднимали друг другу настроение, рассказывая боевые байки. Бьерн правил иглы шестопера. Брат Леон пытался откашляться. Квази сидела на корточках, обхватив голову руками. Шэддоу беседовал с Галлардом. Кнут считал припасы. Индиго и Мэллорик молились. Меллион счищал кровь с меча, а Дэррик изо всех сил пытался не сблевать от увиденного. В суматохе они потеряли одного инквизитора. Гэллос, смилуйся! Что же будет дальше?

Лотт взял свою сумку, и ободряюще сжал плечо Квази.

– В дорогу, парни. Нас заждалась работенка, - сказал он.

Тринадцать странников покинули пылающий Ветрорез.

***

Неделю они месили ногами бездорожье. Холодные и хлесткие дожди сотворили распутицу, сковав фургоны беженцев. Люди слезали с козел, вместе толкали телеги вперед, пробираясь к большим городам и еще не зная, что там не так безопасно как казалось на первый взгляд. Длинные вереницы тянулись бесконечно. Надрывно рыдали младенцы, а мужья недобро посматривали на незнакомцев, подозревая тех в злых намерениях.

Лотт своими глазами видел, как мародеры пытались отобрать доходягу клячу у пожилой пары. Двое отгоняли дубинами старика, тогда как предводитель шайки скинул старуху с возу и резал упряжь.

Шэддоу отдал приказ и безликие посекли погань как косарь высокую осоку. Люди понимали, что они - сила и их нужно побаиваться и стараться уважить любую просьбу. Так Лотт узнал, откуда ветер дует. Беда пришла из Топей, поглотив фортецию Последний Рубеж и примыкающие к ней мелкие селения. Именно там был отдан приказ поджечь торфяники. Именно там желчь Зарока начала победное шествие по Дальноводью. И они, тринадцать безумцев, шли в самое пекло.