Шрифт:
— Сплю, — ответил Улле.
Мы подождали ещё немного. В конце концов Лассе заявил, что если Улле так и не уснул, значит, он по-настоящему болен и надо бежать за доктором. Мы тихонько полезли вслед за Лассе. У него был с собой фонарик. Он зажёг его, и мы увидели, что Улле спит, а изо рта у него висит нитка. Мне стало так жутко, точно зуб собирались выдернуть у меня. А вдруг Улле закричит от боли? И что он скажет, когда нас увидит?
Лассе взялся за нитку и сказал:
— Раз, два, три — Курок возводи! Четыре, пять — Пора стрелять!При слове «стрелять» Лассе дёрнул нитку, и мы увидели, что на ней болтается зуб. Улле даже не проснулся. Он только пробормотал во сне:
— Ой, как у меня болит живот!
Боссе хотел разбудить его, но не смог. Лассе сказал, что так даже лучше: пусть Улле думает, будто зуб ему вырвало привидение. А нитку с зубом он привязал к лампе.
Утром Улле был здоровёхонек. Он стоял возле своей калитки и, как обычно, ждал нас. И улыбался во весь рот, чтобы мы сразу увидели у него во рту дырку.
— Это ты сделал? — спросил он у Лассе.
И мы рассказали Улле, как Лассе ночью вырвал ему зуб. Улле ужасно смеялся, когда узнал, что он во сне разговаривал. Всю дорогу он весело подпрыгивал и поддавал ногой камешки, которые попадались ему на пути.
— Оказывается, вырывать зубы совсем не больно! — сказал он.
— Конечно, если под наркозом! — сказал Лассе.
И мы решили теперь всегда вырывать друг другу зубы во сне. Разумеется, только молочные.
В школе Улле подошёл к учительнице и сказал:
— Смотрите, я вырвал зуб!
— И вовсе не ты, а я! — проворчал Лассе, но учительница этого не слышала.
А мы и сами не знаем, что делаем
У нас с Анной есть одно местечко за прачечной, где распускаются самые первые фиалки. И ещё у нас есть местечко, где цветёт первый гусиный лук. А подснежников всюду столько, что даже в глазах рябит. Мы собираем букеты из подснежников, гусиного лука и фиалок. Стоит поднести такой букет к носу — и сразу станет ясно, что наступила весна, даже если у тебя закрыты глаза и ты ничего не видишь.
У нас с Анной много любимых местечек, где весной особенно хорошо. Одно из них в глубоком овраге. Мы даже притащили туда два деревянных ящика из-под сахара, чтобы сидеть на них. На дне оврага журчит ручей, но там, где мы играем, почти сухо. Кругом растёт густая черёмуха, и нам кажется, будто мы сидим в зелёном зале. А вот Бритта этого не понимает. Однажды, когда мы с Анной сидели в овраге, к нам пришла Бритта. Она просунула голову в кусты и спросила нас:
— Что вы тут делаете?
Мы с Анной переглянулись.
— А мы и сами не знаем, что мы делаем, — сказала я.
Потому что мы действительно этого не знали. Бритта сказала, что раз люди не знают, что они делают, значит, они не делают ничего и будет лучше, если они найдут себе какое-нибудь занятие. Но мы с Анной всё равно остались в овраге, хотя и не знали, что мы делаем.
Вокруг нас рос златоцвет. И я вдруг сказала Анне, что меня зовут принцесса Златоцветка.
— А меня зовут принцесса Первоцветка, — сказала Анна.
— Это мой Зелёный дворец! — сказала я.
— Нет, это мой дворец! — возразила Анна.
Мы чуть не поссорились из-за дворца, но потом придумали, что принцессы Златоцветка и Первоцветка — близнецы и живут в одном дворце.
— О мой Зелёный дворец! О мой журчащий ручей! — сказала Анна таким голосом, каким она всегда говорит, когда мы с ней в кого-нибудь играем.
Я тоже сказала:
— О мой Зелёный дворец! О мой журчащий ручей!
Потом я воткнула себе в волосы ветку черёмухи. Анна тоже воткнула себе в волосы ветку черёмухи.
— О мои белые-белые цветы! — сказала я и ждала, что Анна повторит мои слова.
Но она их не повторила, она сказала:
— О мои белые-белые… кролики!
— Какие кролики? — удивилась я.
— Заколдованные, — ответила Анна. Она сказала, что у неё в Зелёном дворце в золотой клетке живут два заколдованных белых кролика.
— Ха-ха-ха! — засмеялась я. — Нет у тебя никакой клетки с кроликами!
В ту же минуту я увидела лягушку и сказала:
— О моя маленькая заколдованная лягушка!