Я опешил от этого вопроса, но, насколько возможно, в удобопонятной для мальчика среднего возраста форме объяснил, в чем заключается моя должность.

В комнату вошел лакей и доложил о завтраке. Князь пригласил меня к столу.

Завтраки у князя Юсупова подавались в разных комнатах: стол был сервирован то в “угловой” гостиной, то в “желтой”, редко в одной и той же комнате. За завтраком на этот раз собралась небольшая группа приглашенных, близких к князю по должности. Очень красивая и очень моложавая княгиня завтракала с нами. За стулом каждого присутствовавшего стоял ливрейный лакей. Князь был очень в духе и рассказывал, изящно грассируя, как ему пришлось утром присутствовать на длинной церковной службе по случаю похорон какого-то видного чиновника. <…>

Разговор перешел на политику. Княгиня стала задавать мне вопросы и искренно удивилась, отчего мы не можем переарестовать всех смутьянов и революционеров. Казалось, что княгиня насчитывает их сотню, другую…» [122]

Во время немецкого погрома в Москве распространялись слухи об «измене» некоторых членов Императорской фамилии. По воспоминаниям генерал-квартирмейстера Ставки (в Барановичах) Ю.Н. Данилова: «Особенно доставалось императрице Александре Федоровне, от которой требовалось устранение в монастырь по примеру ее сестры, вдовы великого князя Сергея Александровича… Беспорядки разрослись столь широко, что, в конце концов, войска вынуждены были пустить в ход оружие. Только этим крайним средством удалось через несколько дней восстановить полный порядок в первопрестольной» [123] . Однако стране был нанесен большой моральный и хозяйственный ущерб. Расследование этих скандальных московских событий проводил В.Ф. Джунковский. Как позднее было установлено, Москва в течение 3 дней была во власти разбушевавшейся толпы, пострадало 475 коммерческих предприятий, 207 частных квартир и домов, 113 подданных Австро-Венгрии и Германии, 489 русских подданных с иностранными фамилиями и именами и граждан союзных государств, и, кроме того, 90 русских подданных с русскими же именами и фамилиями. Карьера князя Ф.Ф. Юсупова-старшего, как многим казалось, на данном этапе потерпела фиаско.

Император Николай II отправился на фронт и 5 мая прибыл в Ставку (Барановичи), где встретился с великим князем Николаем Николаевичем. Через три дня после приезда Государя в Ставку, туда же прибыл князь Ф.Ф. Юсупов-старший для Всеподданнейшего доклада по упомянутым скандальным событиям в Москве. Главной причиной погрома называлась малочисленность и неудовлетворительное качество московской городской полиции, однако у присутствующих осталось впечатление, что «корень этих беспорядков в его (т. е. Юсупова – В.Х.) личном, невольном, может быть, натравливании населения на немцев» [124] .

Вскоре, по докладу В.Ф. Джунковского от 1 июня 1915 г. императору Николаю II, были выяснены многие допущенные в Москве недостатки. Прежде всего, что сам князь Ф.Ф. Юсупов-старший и как военный, и как администратор проявил себя далеко не с самой лучшей стороны. Государь 1 июня записал в дневнике: «В 10 час. принял Джунковского по возвращении его из командировки в Москву по случаю беспорядков и погромов» [125] . По воспоминаниям В.Ф. Джунковского этот его доклад носил нелицеприятный для Юсупова характер. Тем не менее, лично для самого князя Ф.Ф. Юсупова-старшего на первых порах ничем особенным не кончилось. Аналогичные подобные происшествия случались в это время против немцев и в Лондоне.

14 июня 1915 г. Государь Николай II, находившийся в Ставке в Барановичах, сделал следующую запись в дневнике: «В 2 часа началось заседание с министрами, Николашей, Янушкевичем и Юсуповым. После обсуждения вопроса об иностранных подданных и об отношении к ним – Юсуп[ов] ушел. Долго говорили о призыве ратников 2-го разряда и, наконец, о форме и о содержании моего обращения в нынешнюю минуту на имя Горемыкина» [126] . Доклад Юсупова послужил основанием для обсуждения внутреннего положения России. Император Николай II в письме к супруге от 16 июня 1915 г. делился впечатлениями об этом заседании: «Юсупов, за которым я послал, присутствовал на совете по первому вопросу; мы немножко охладили его пыл и дали ему несколько ясных инструкций. Забавные были моменты, когда он читал свой доклад о московском бунте – он пришел в возбуждение, потрясал кулаками и колотил ими по столу» [127] .

Очевидно, последовавшие события в связи с переводом великого князя Николая Николаевича на Кавказ и вынужденной отставкой князя Ф.Ф. Юсупова-старшего с занимаемых должностей в Москве, добавило негатива в критике действий царской четы. Так, например, княгиня З.Н. Юсупова в письме к сыну от 2 октября 1915 г. с раздражением отмечала: «Сейчас была у меня К[сения] А[лександровна], которая уезжает сегодня к Вам. Какая она счастливая и как мне хотелось быть на ее месте! <…> Не знаешь ли ты, почему К[сения] А[лександровна] поехала вдруг в Крым и на неопределенное время? Тут, безусловно, есть какая-нибудь задняя мысль. Относительно Поливанова с ней ужасно трудно договориться. Я очень жалею, что не могу вмешаться открыто в это дело и выяснить (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) положение, которое продолжает быть запутанным. Все обрадовались тому, что призыв 8-го года будет не раньше декабря, но этим только выигрываешь время и больше ничего. Дело все-таки не сделано (предложение подчеркнуто. – Прим. сост.). По-моему, самое главное выхлопотать отсрочку (два слова подчеркнуто. – Прим. сост.), по болезни, до февраля (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), с правом поступления в Паж[еский] корп[ус]. Об этом надо очень (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) подумать, т. к., если после (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) отсрочки тебя призовут в солдаты (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), то уже ты не будешь иметь права поступить в Паж[еский] корпус. Надо обдумать это совместно с Думбадзе или с кем-нибудь, знающим этот порядок, а потом К[сения] А[лександровна] может написать Поливанову. Время на это достаточно. Получила письмо Краснова с карточками, которые прелестны! Только Беби не в авантаже, а капор этот ей не идет! Письмо Краснова я не решаюсь показать Папа, т. к. для него будет то новым разочарованием, а у него их за последнее время, слава Богу, достаточно! Меня это письмо нисколько не удивило. Я знала, что раз этот кусок земли отдан Ирине, то Вы на нем поселитесь (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) и забросите совершенно Кореиз. Я это прекрасно понимала и продолжаю понимать (слово подчеркнуто. – Прим. сост.). Все иначе и быть не могло. Оттого я так боялась этого подарка и так надеялась, что его отберут обратно! Все эти чайные домики – один только предлог и больше ничего. Я заранее предвидела то, что теперь осуществляется, и не верила нисколько твоим словам! Но для Папа вопрос совершенно другой, и для него (два слова подчеркнуты. – Прим. сост.) будет такое горе сознавать, что его милый Кореиз, куда он вложил столько (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) нужного и ненужного (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), но, во всяком случае, столько желания (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) добра и красоты, будет забыто, что все это будет заброшено и жизнь (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) там уже продолжаться не будет (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), что я не решаюсь ему все это сказать теперь (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), пусть это сделается понемногу (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), само собой, неумолимой силой судьбы, против которой идти нельзя! Итак, скажи Краснову, что его письмо до Папа не дошло. Что касается новой сотней (так в документе. – Прим. сост.) тысяч, которую он просит для пристройки, то сейчас немыслимо и думать об этом (четыре слова подчеркнуто. – Прим. сост.). В такое время, где происходит черт знает что, в России, где все стоит (два слова подчеркнуто. – Прим. сост.) в имениях, где у тебя, здесь, в доме, безумный ремонт, который требует столько денег, дороговизна довела наш лазарет до 15 000 в месяц, нет сил идти дальше в этом смысле и, право, думать об этих фантазиях теперь (слово подчеркнуто. – Прим. сост.) прямо грешно!

Я должна сказать, что то, что происходит в Ц[арском] С[еле], меня возмущает до такой степени, что я бы желала уйти куда-нибудь далеко, далеко и никогда больше не вернуться! Гр[игорий] (т. е. Распутин – В.Х.) опять вернулся. Варнава, говорят, получает повышение! А Самарина прямо прижали из-за этих мерзавцев, по приказанию сумасшедшей В[алиде] (т. е. императрицы Александры Федоровны – В.Х.), которая также свела с ума своего супруга. Я прямо задыхаюсь от возмущения и нахожу, что дальше терпеть этого нельзя. Презираю всех тех, которые все это терпят и молчат. <…>

Не забудь, что пятого (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), т. е. завтра (слово подчеркнуто. – Прим. сост.), когда будешь читать это письмо, день рождения Папа. Пошлите телеграмму накануне, а то даже срочная запоздает» [128] .

Феликс-младший, как и его мать, являлся меценатом и финансировал организацию дома для чахоточных женщин при Марфо-Мариинской обители. Владел доходными домами в столице (Литейный пр., д. 42; Бассейная ул., д. 3/5). Сам он постоянно проживал в Петрограде во дворце на набережной р. Мойки, д. 94.