Шрифт:
Трущобы учат нас многому, и прежде всего тому, что трущоб не существовало бы, если бы не было дворцов…»
Интересно говорит о творчестве Брассанса один из его друзей, Люсьен Риу:
«В Брассансе живет мятежность, его биография — это прежде всего отказ от высшего общества… Брассанс настраивает публику на свой лад. Правда, его доброта, искренность и нежность к своим героям облагораживают атмосферу его песен. Между певцом и публикой создается атмосфера симпатии, и каждому, следуя примеру поэта, захочется любить скромных, маленьких, не преуспевающих в жизни людей. Но чувств этих ненадолго хватает. Публика не может всерьез сочувствовать мифическим несчастьям мифических потаскушек и облегчить им существование, и симпатия к ним не мешает парижанам презирать современных девушек с улицы Пигаль. Все до упаду хохочут над взбучкой, полученной жандармами, все обожают брассансовских бродяг — последних свободных людей Франции, но все так же уважают „фликов“ [1] , и никто не подумает протестовать, когда они периодически начинают освобождать Париж от „клошаров“ [2] .
Таким образом, кое-кто из поклонников Брассанса приходит на его концерты вроде как бы для очищения грехов, как бы на исповедь. В течение двух часов они чувствуют себя честными, благородными, революционно настроенными, а потом с чистой совестью возвращаются к своим мелким, ежедневным низостям и подлостям.
Брассанс не создан, чтобы жить в нашей слишком действенной, слишком технической эпохе. И когда в своих песнях он воскрешает трогательные, но несовременные персонажи, он искренен, он сам похож на них. Он живет среди них, а мимо нас он только проходит».
1
Флики — полицейские (фр. арго).
2
Клошары — сброд, бродяги, нищие (фр.).
Так пишет Риу.
Но мне кажется, что иногда мятежность Брассанса приводит его к одиночеству, и тема одиночества повторяется в стихах Брассанса довольно часто. Он и в жизни обособлен. Он любит проводить время у себя в загородном доме, в сорока километрах от Парижа, в местечке Крепьер. Семьи у него нет, и любимое его времяпрепровождение — пообедать в придорожной деревенской харчевне, в компании местных крестьян и водителей грузовых машин.
Одиночество не пугает Брассанса, и в одной из песен он, издеваясь над благополучием представителей буржуазного общества, прославляет именно свое одиночество, — она называется «Сорная трава».
Жить надо людям, говорят, Как стаду мирному ягнят. А я — один. На добрый путь Едва ль вступлю когда-нибудь. Не обо мне идет молва, О вас — вы молодцы! А я ведь сорная трава — В стог не кладут косцы. Я как сорняк себя веду, Расту совсем свободный, Травой в запущенном саду, Ни для чего не годной. Тем, кто живет, добро хваля, Мораль не для примера. Тра-ля-ля-ля-ля-ля! Тра-ля-ля-ля-ля-лера!Брассансу доступны и глубоко трагические образы, и на смену сарказму и насмешке приходит мягкая, лирическая полушутка, которой подчеркивается его отношение к бедному люду. В одной из песен он поет о старухе, собирающей в лесу сухой валежник, чтобы обогреть своего умирающего мужа. И перед нами встает, как прекрасный французский офорт или старый, потускневший гобелен, образ, точно и тонко воспроизведенный волнующим искусством Брассанса. Все это очень близко к Вийону, Гюго, Беранже и к рисункам прославленного Домье. Вот она, эта песня «Старичок» — привожу ее целиком:
Сквозь ветер, меж стволов Бредет она с трудом, Чтоб насбирать сучков И обогреть свой дом, А дома старичок, Доживший до предела. Бредет тропой лесной Во мглу и пустоту, Когда-то здесь весной Лелеяла мечту Своей любви к тому, Кто дожил до предела. Ничто, никто вокруг Не остановит их — Дрожащих, старых рук Среди коряг сухих. А дома старичок, Доживший до предела. Не сможет их сдержать И голос роковой: «Бросай работу, мать. Старик твой не живой. Он умер, твой старик, Который ждет предела». И даже голосок Глубинных темных сил, Что добрый старичок Жене неверен был. Он дома, старичок, Который ждет предела.Так же мягко звучит одно из лучших произведений Брассанса, которое тоже настолько близко к «визуальному», что, услышав эту песню только один раз, художник Марк Жофре написал картину на этот сюжет, полный глубокой человеческой скорби, несмотря на комическую форму повествования. Картина висит в доме у Брассанса, а песня называется «Свадебный марш».
И все же никогда из памяти моей Не выкину я тех забавных дней, Когда на матери моей и мой отец Решил всерьез жениться наконец…С горечью, смеясь сквозь слезы, Брассанс описывает этот свадебный кортеж и завершает его строчками:
И, чтобы матери помочь немножко, Я марш играю на губной гармошке, И гости, проклиная облака, Кричат: «Юпитер! Свадьбе не конец пока!» Осмеяна людьми, не принятая Богом, Невеста-мать в своем венце убогом, Тебя я прославляю на века!Мне нравится то, что пишет о Брассансе Рене Фалле, я вижу за его рассказами и очень точными определениями характера Брассанса большую любовь и безграничное уважение к этому поэту.
«Невозможно написать статью о знаменитом человеке, — пишет Фалле, — не попытавшись коснуться каких-нибудь мелких подробностей…
Он любит разбирать часы и разобрал их множество.
Он не стрижет волос, а поджигает их на свечке. Иногда он причесывает своих друзей при помощи раскаленного докрасна штыка, но мы отказались от этой обработки.
Он соединяет проводами магнитофоны, электрофоны, усилители, справляясь в книжке по технике.
Он любит шум. Его пикап рычит. Он играет на рояле, соблюдая какую-то персональную этику, нимало не соответствующую его игре на гитаре.