Вертолеты садились один за другим. Поднявшаяся пыль понеслась к встречавшим. Женщины отворачивались, опустив руки по швам, чтобы не разлетались юбки, офицеры придерживали рукой козырьки фуражек. Казалось, что все они приветствуют прибывших согласно незыблемому воинскому ритуалу. Лопасти еще вращались, а люди уже выпрыгивали из вертолетов.

Читаев привычно приземлился на расставленные в шаге ноги, чтобы второй шаг — бегом. Когда борттехник опустил стремянку, Читаев уже докладывал, приложив руку к каске. Тубол обнял его, затем подошли Азиз и Джафар, тоже обняли.

— Молодцы! Все сделали отлично, — Тубол положил руку ему на плечо. — А Хижняка вместе со специалистами сейчас же отправим в госпиталь.

Он шагнул навстречу высокому худощавому комэску в голубом комбинезоне, пожал ему руку и сказал несколько слов, Читаев не расслышал — гремели двигатели.

Тубол коротко попрощался со специалистами. А Джафар обнимал каждого, заглядывал в глаза, все хотел спросить, но не отваживался, потому что слышал, как сказал Тарусов: «Ноги моей здесь не будет». Он сразу понял, что имел в виду Тарусов под этой не совсем ясной для него фразой, понял больше по тону. Последним обнялся с Сапрыкиным, стараясь не прикасаться к раненой руке.

— Вернемся, обязательно вернемся, — успокоил его Сапрыкин. — Подлечимся только.

— Работа подождет! Главное — здоровье, — запричитал Джафар.

Но высокий комэск уже махал рукой. Сапрыкин поспешил к вертолету, за ним убрали внутрь трап, захлопнули дверь.

…Читаев проводил взглядом вертолеты и уже хотел идти в роту, чтобы оставить там автомат, бронежилет, боеприпасы. Но тут ему на шею кто-то бросился, и он, оторопев, не сразу понял, что это Лена.

— Живой, живой, — повторяла она. — Я даже не знала, что ты летал туда. А узнала только сейчас, — она произнесла это и радостно, и виновато.

— А тебе и не положено знать, — ответил Сергей смущенно и, отстранившись, покосился в сторону Тубола. Ему показалось, что Тубол усмехнулся, а Джафар и Азиз сделали вид, что не замечают. «Ну и черт с ними», — подумал Сергей.

— Хижняка тяжело ранили…

Лена вскрикнула и закусила губу.

— Куда?

— В спину… Вытаскивал из-под огня мальчишку, а сам получил очередь.

Лена судорожно вздохнула, глаза ее заблестели, она отвернулась, достала из кармана платок.

— Пойдем перевяжу.

— Чего?.. А-а, — он понял, что Лена заметила пятна крови.

В медпункте он сразу прошел к умывальнику, намылил лицо и стал усиленно оттирать его, краем глаза наблюдая в зеркало за Леной. Она тем временем достала чистое полотенце, украдкой поправила свои короткие светлые волосы. Наконец он отмылся, вытерся и вернул полотенце.

— Извини, что я так бросилась на тебя…

— Ничего страшного.

— Ну, сядь, не торопись, расскажи, как там было. Страшно?

— Наверное, страшно.

— А почему наверное?

— Потому что каждый боится по-своему. И страх меряет тоже по-своему. А страшно вообще-то всем.

— Правда, что вы были в окружении? — продолжала спрашивать Лена.

— Да, влипли, — неохотно ответил он. Вспоминать бой сейчас не хотелось.

Лена закончила обрабатывать ранку и заклеила ее пластырем. В комнату заглянул старший лейтенант в очках — медик.

— Елена Петровна, ты уже перевязала Читаева? — спросил он с порога. — Пойдем, раненые ждут. И потом еще четырех духов перевязать надо. Воронцов с колонной вернулся!

Лена побежала встречать раненых, а Читаев пошел в столовую, навернул большую миску борща, макароны с тушенкой, которую обычно не ел из-за крайнего пресыщения. Бой еще гремел в ушах, колотился ритмом сердца, стучал в каждой клетке, и сейчас главное было отключиться, передохнуть, дать нервам расслабиться.

Водовозов, узнав, что Хижняк тяжело ранен, переменился в лице и весь обед молчал. Читаеву тоже было не до разговоров. А потом, превозмогая нестерпимое желание упасть на кровать и уснуть, он пошел вместе со всеми в баню, которую здесь выложили из неотесанного мрамора, хорошо вымылся, но париться не стал.

В госпитале, куда Тубол и Читаев пришли вместе, сообщили, что Хижняк так и не приходил в сознание, что ранение очень тяжелое: две пули в легком, потеря крови и, что самое опасное, задет позвоночник. Молодой крепколобый хирург с коротким ежиком волос говорил без обиняков, с тем профессионализмом, который выдает сам себя: нас интересует болезнь, а до остального дела нет.

— Операцию мы сделали. Сутки еще протянет, но не более, — сказал он без интонации.

Читаеву захотелось ударить его, чтобы боль скрутила, сломала самодовольного доктора. За эти «сутки, но не более», за то, что Хижняк умирал, но был жив, а ему уже подписали приговор. «Привык здесь, что нет родственников, хотя бы рожу состроил сочувствующую».