Русский речевой этикет содержит массу регистров межличностного общения, множество возможностей передать самые тонкие различия в статусе говорящих, в уровне официальности общения и в степени серьезности затрагиваемых вопросов. О.А. Корнилов справедливо задается вопросом: «Как, например, иностранец должен понимать многочисленные комбинации сочетаний «ты» и «Вы» с обращениями по имени, по имени и отчеству, по фамилии, по должности?» И «ты», и «Вы» может быть использовано в сочетании с каждой из четырех форм обращения. Без этнопсихологических комментариев в этом случае явно не обойтись, и иностранец обречен на непонимание, почему можно сказать и Сергей Петрович, ты мне позвони завтра, и Сережа, Вы мне позвоните завтра, а главное – что стоит за этими формами обращения, какие нюансы отношений между говорящими, каково соотношение и взаимодействие официальных статусных ролей и межличностных отношений?

Иностранца, вступающего в деловые контакты в России, поражает некая расшатанность статусных ролей и чувства субординации у русских. Всем известно их стремление как можно быстрее сократить дистанцию, перейти на «ты», на обращение по имени… У русских не приняты обращения к коллегам по званию, должности, обязательные в других культурах. Вместо безликого you (англ.) или ni (китайск.) и универсального mister (англ.), senior (испанск.), xiansheng (китайск.) и т. п. – целый набор самых разнообразных комбинаций, в каждой из которых только ухо носителя русского мировидения способно уловить и выделить оттенки отношений между говорящими. Диапазон этих отношений даже в сфере официального общения оказывается весьма широким: почтение, симпатия, доверительность, покровительственное отношение, неформальность отношений, фамильярность, отстраненность, холодность, пренебрежение, заискивание, подхалимство. Все эти отношения, бесспорно, существуют между участниками ситуации общения в любой культуре, но, как правило, они завуалированы предельно стандартизированными языковыми формами, языковыми трафаретами, не допускающими такой широчайшей амплитуды эмоциональных «довесков», как в русских обращениях от Сидорова, ты… до Лидочка Петровна, будьте добреньки …

К примеру, характерное для русских неприятие какой бы то ни было жесткой регламентации, строгой иерархии в отношениях, некий нигилизм проявляются не только в неопределенности лексического оформления статусных отношений между людьми, но и в пронизывающем все и вся духе иронии и самоиронии. Русские склонны к шутке, иронии, самоиронии и подначке по своей природе, и это может проявиться даже в серьезной обстановке переговоров. Почему, например, в 1998 году после двух «встреч без галстуков» руководителей России и Японии японская сторона вежливо заявила о том, что последующие встречи подобного уровня она намерена проводить только в форме официальных визитов? Не беремся утверждать, но возникает сильное подозрение, что причиной тому слишком высокая, с точки зрения японского менталитета, степень демократичности общения, когда главу государства могут и дружески приобнять, и экспромтом пошутить в его адрес. Думается, что японская приверженность иерархичности, церемониальности и формализованности отношений не «переварила» русской приверженности неформальности общения [Корнилов 2003: 88–89].

Прецедентные феномены. Понятие «прецедентные феномены» восходит к понятию «прецедентные тексты», введенному Ю.Н. Карауловым: «Назовем прецедентными тексты, значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, имеющие сверхличностный характер, т. е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников; и, наконец, такие, обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной личности». Однако современная теория «прецедентности» ставит вопрос о прецедентных явлениях, которые имеют не обязательно вербальную природу (В.Г. Костомаров, Ю.А. Сорокин, В.В. Красных, Д.Б. Гудков и т. д.).

В.В. Красных предпочитает говорить именно о «прецедентных феноменах» как о феноменах сознания, культуры и поведения. Апелляция в своем опыте к чему-то знакомому и обладающему приоритетной ценностной значимостью для члена социума или этноса есть проявление древних речеповеденческих моделей семиотического поведения, когда человек ориентировался на жесткую систему предписаний и запретов, сформулированных в «авторитетном слове».

В.В. Красных выделяет следующие признаки прецедентных феноменов:

1) хорошо известные всем представителям национально-лингвокультурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»): прецедентный феномен «хорошо известен всем представителям…» постольку, поскольку последние знают (как минимум) о его существовании и имеют некий общий, обязательный для всех носителей данного ментально-лингвального комплекса, национально-детерминированный, минимизированный инвариант его восприятия;

2) актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане: за прецедентным феноменом всегда стоит некое представление о нем, общее и обязательное для всех носителей того или иного национально-культурного менталитета, или инвариант его восприятия, который и делает все апелляции к прецедентному феномену «прозрачными», понятными, коннотативно окрашенными;

3) обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингвокультурного сообщества.

Они могут быть как вербальными, так и невербальными. К первым относятся разнообразные вербальные единицы, тексты как продукты рече-мыслительной деятельности, ко вторым – произведения живописи, скульптуры, архитектуры, музыкальные произведения и т. д.

Можно выделить следующие их типы.

Прецедентная ситуация – некая «эталонная», «идеальная» ситуация, связанная с набором определенных коннотаций, дифференциальные признаки которой входят в когнитивную базу; означающим ПС могут быть прецедентное высказывание или прецедентное имя (например, Ходынка, Смутное время) или не прецедентный феномен (например, яблоко, соблазнение, познание, изгнание – как атрибуты одной ситуации).

Прецедентный текст – законченный и самодостаточный продукт речемыслительной деятельности; (поли)предикативная единица; сложный знак, сумма значений компонентов которого не равна его смыслу; он хорошо знаком любому среднему члену национально-лингвокультурного сообщества; обращение к нему может многократно возобновляться в процессе коммуникации через связанные с этим текстом прецедентные высказывания или прецедентные имена (произведения художественной литературы (напр., «Евгений Онегин», «Война и мир»), тексты песен, рекламы, анекдотов, политические публицистические тексты и т. д.).