А что же чжурчжэни? Они «…уже ждали их и глумились над ними. „Наша империя, как море, а ваша — как горсть песка, — говорил по свидетельству китайского ученого хан чжурчженей [30] . — Нам ли боя ться вас?“»[16, с. 182]. И действительно, силы между противоборствующими сторонами были неравны, причем агрессор значительно уступал в численности войск, «…империя Цзинь, имела армию примерно в 500 000 человек, из которых 120 000 были конные лучники, по происхождению кочевники-чжурчжэни» [30, с. 53]. Кроме того, нужно учесть, что существовало огромное количество фортификационных сооружений — в виде Великой Китайской стены и еще нескольких подобных ей, но уже внутри страны, отдельных крепостей, ну и сами города были очень хорошо укреплены. Пока чжурчжэни зубоскалили с монголами с неприступной, как им казалось, Великой стены, Чингисхан с войском уходит с кратчайшего и особо укрепленного пути к Пекину и «…форсирует наружную стену на слабозащищенном участке», километров за двести, «к западу от этого кратчайшего направления» [7, с. 174]. Ворвавшись в Северный Китай, монголы сразу же показали себя как безжалостные грабители и мародеры, не щадящие ни воинов врага, ни простых крестьян и горожан.

В 1211 году Чингисхан и его полководцы одержали две победы в сражениях, которые решили участь империи Цзинь, несмотря на то, что война будет продолжаться еще 25 лет, то затухая, то разгораясь вновь. Поздней весной того года войско чжурчжэней встретилось с монголами в первом и крупнейшем полевом сражении «…при горе Е-ху-лин» [31, с. 42], «…что между Пекином и Калганом» [3, с. 152]. В этой кровопролитнейшей битве, в которой участвовали сотни тысяч человек, монгольское войско одержало блестящую победу, враги понесли огромные потери в живой силе. «Через десять лет, когда даосский мудрец Чаньчунь, направляясь к Чингисхану, проезжал по тем местам, на крутых откосах вдоль дороги все еще белели кости погибших в том бою» [29, с. 157]. Но это было через десять лет, а тогда, в начале лета 1211 года, «…проход через внутреннюю стену на горном перевале Цзюй-юнь-гуань (по-монгольски Хабчал) был захвачен авангардом армии „мангнай“, который в составе трех тюменей под начальством лучших вождей — Мукали, Джебе и Субедея — предшествовал главным силам» [7, с. 174]. Пока чжурчжэни приходили в себя от первого поражения, монголы вновь предались разграблению страны. «Однако у Субудая и других военачальников орды в тот период объявилась одна слабость — они еще не умели брать города» [11, с. 70]. Но города городами, а «…в открытом поле, где только и выигрывались войны, Субудай, используя маневренность конницы, умел уклониться от степного сражения, если не был уверен в превосходстве своих сил и успехе, зато учинял жестокую бойню, когда удавалось, исключив всякий риск, создать подавляющее преимущество в численности войск» [11, с. 70].

Осенью (сентябрь — октябрь) 2011 года чжурчжэни, подтянув свежие армии из других земель империи и сформировав из резервистов новые части, готовы были поквитаться с «северными дикарями» за разгром при Е-ху-лине. В Сюаньдэфуской долине произошло второе полевое сражение. Цзиньцы, атакуя, не уловили, что авангард монголов, возглавляемый Джэбэ, медленно отступая, готовит главный удар, который и был нанесен основными силами во главе с самим Чингисханом. Битва была упорнейшая. Но, несмотря на численный перевес и участие в сражении лучших «гвардейских» частей, чжурчжэни были наголову разбиты, «…огромное войско… было почти полностью уничтожено, и земли Цзинь оказались практически беззащитными» [6, с. 292].

Монголами были захвачены «несколько крупных городов и крепостей» [29, с. 158]. У Чингисхана и его военачальников стал появляться опыт. Это были не случайные захваты, и будущее это подтвердит. «Довольный своими победами, Чингис отошел на север, в пограничные районы между степями и Гоби. Для него и его армии победа не значила ничего, кроме награбленной добычи, разрушений и подтверждения своего господства. По своему духу он ощущал себя не более чем вождем банды, главарем налетчиков, который не ставит цели занять завоеванные земли и управлять ими» [29, с. 158].

Тем временем империю Цзинь начинают сотрясать внутренние противоречия, появляются многочисленные фрондеры и прямые предатели. Среди них кидань Елюй Люгэ, объявивший себя правителем земель в Манчжурии и вассалом Чингисхана. Он «…покорился и прибыл на аудиенцию к государю в походную [ставку]» [12, с. 149]. Там же, рядом с Великим кааном, находился и Субэдэй. Хроника «Юань Ши» сообщает, что начав новое наступление весной 1212 года «…государь сокрушил города Чанчжоу, Хуаньчжоу [31] и Фучжоу» [12, с. 150]. В биографии Субэдэя отмечено, что он захватил один из этих городов. «[Субэдэй] напал на цзиньский Хуаньчжоу, раньше всех взошел [на стены] и занял этот город. Государь приказал наградить [его] повозкой золота и шелка» [12, с. 226]. Выходит, темники не только стояли за рядами своих воинов и командовали. Впрочем, для высокопоставленных и знатных монголов подобный героизм не был чем-то особенным. Отметим, что сын Чингисхана «…царевич Толуй и зять государя Чигу первыми взошли на стены…» (12, с. 150] во время штурма города Дэсифу. А спустя много лет сын Толуя Мункэ отличился во время взятия другого города и в другой стране. Город тот носил имя Рязань… И вот эти безусловно отважные багатуры превращались в озверелых нелюдей, несущих смерть и разорение на земли, в которые они ворвались. Надменная еще недавно империя Цзинь ощутила на себе весь ужас террора, устроенный завоевателями. Войска чжурчжэней разбежались, оголив страну, а правительство в Пекине затаилось, «…предоставив монголам безнаказанно грабить и насильничать по всей стране» [29, с. 158].

С 1212 года наиболее точное определение для войны в Северном Китае — «война без конца» [4, с. 84]. И действительно, «переварить» такую добычу, как Цзинь, за пару лет было невозможно, хотя уже и тангуты атаковали чжурчжэней с запада, и южная китайская империя — империя Сун — проводила демонстрацию своей мощи.

В 1213 году Чингисхан, продвигаясь на восток, вышел к морю. Монголы впервые увидели его, и не тогда ли в их среде утвердилась идея о том, что если есть море с этой стороны суши, то подобное ему должно омывать и противоположный ее край? Не тогда ли родилась доктрина о «последнем море» и о том, что все земли вплоть до него должны быть завоеваны и принадлежать «отмеченному небом»?

Тогда же, в «августе — сентябре 1213 года… один из цзиньских генералов, Хушаху, убил своего господина, „Золотого царя“ Выйшао, и посадил на трон другого члена царского дома, а именно Сюань Цзуна» [3, с. 154]. «Эта мера не улучшила положение Китая; новый император… был, очевидно, столь же ничтожен, как и его предшественник» [4, с. 90]. И вскоре это подтвердилось. Хушаху, тот человек, который возвел его на престол, и, кстати, неплохой военачальник, проведший даже несколько успешных операций против монголов, «был обезглавлен» [4, с. 90]. Вся эта чехарда при цзиньском дворе играла на руку Чингисхану. Весной 1214 года он с основными силами плотно обложил Пекин. Его полководцы, и среди них, конечно же, Субэдэй, «горели желанием взять этот город приступом» [3, С. 157]. Но у их повелителя были другие планы. Монгольский владыка потребовал от «Золотого царя» гигантский выкуп и, получив его, снял осаду и приказал войскам постепенно передвигаться к северу. «Мир, за который Цзинь пришлось заплатить такую высокую цепу, оказался лишь перемирием. Теперь богатства Северного Китая находились под серьезной угрозой. По этой причине император чувствовал себя в Пекине уязвленным. В июне или июле он перенес столицу в Кайфын, к югу от Хуанхэ» [4, с. 94). Это было не иначе как бегство. Но Пекин еще целый год оставался центром, на который ориентировались чжурчжэни, продолжавшие сопротивляться. В мае 1215 года Пекин пал, монголы устроили там страшную резню, город пылал целый месяц.

После неудачной попытки закрепиться на другой стороне Хуанхэ и атаковать Кайфын «интерес Чингисхана к Китаю несколько остыл… К китайским землям, лежавшим севернее Хуанхэ — за вычетом Пекинской области, которую монголы крепко держали в руках, — Есугеев сын относился, как к некой территории, предназначенной только для грабежей, которыми и промышляли оставленные там его войска» [3, с. 160]. Назначив наместником в Северном Китае Мухали и придав ему в распоряжение три тумена, Чингисхан с главными силами выступил в Монголию. В центральном улусе он не был несколько лет, а ныне с уже бывшей империей Цзинь, впавшей в состояние «бесконечной агонии», ему было все ясно. И хотя можно было жить припеваючи, мародерствуя в Китае, Чингисхан задумал поход на запад и намеревался в ближайшие годы его реализовать.