С другой стороны, расчленить вопрос о христианском отношении к соб­ственности и отдельно остановиться на уяснении христианского взгляда на богатство и бедность побуждает нас та неправильная постановка в опытах уяснения этого последнего вопроса, какая существует и, даже более того, господствует в нашем современном богословии. Основная тенденция современного русского богословия в отношении к поставленному нами вопросу выражается в том, что всеми возможными путями стремятся до­казать, будто в христианской жизни «богатство есть путь истинный и дос­тойный уважения» [197] . Наше богословие потратило много усилий для того, чтобы доказать, будто служение Богу может быть совмещено со служением маммоне, и на пути к достижению этой грустной цели не останавливалось даже перед унижением христианского учения. Так, было уже упомянуто о перетолковании Иак. I, 17-18. Множество по существу даже непонятных усилий было приложено к тому, чтобы смягчить определенное суждение Христа Спасителя о богатстве в Его учении, особенно как это учение пе­редано в Евангелии св. Луки и в притчах Господа. Самое святоотеческое учение о богатстве и бедности излагается и очень кратко, и крайне одно­сторонне, и совершенно неправильно, когда святые отцы выставляются как бы покровителями богатых в деле «охранения и умножения» ими сво­его богатства. Со спокойной убежденностью утверждаем, что подобное представление совершенно не отвечает действительности, и после изуче­ния святоотеческой литературы мы готовы скорее признать чрезмерную остроту в суждениях о богатстве некоторых святых отцов, чем в ком бы то ни было из них видеть защитника возможности для христианина соби­рать себе богатство на земле и беспечально им наслаждаться. Впрочем, оставим полемику в стороне, так как прямая задача нашего труда — по­ложительное раскрытие учения древней Вселенской Церкви. Согласно принятому нами плану работы, изложению собственно церковного учения мы должны предпослать краткий обзор по интересующему нас вопросу учения ветхозаветного. Этот обзор особенно необходим в данном слу­чае. Прежде всего, он поможет нам лучше понять в отдельных случаях евангельское учение, так как оно было обращено, прежде всего, к иуде­ям, воспитанным на ветхозаветном кодексе морали. Затем, ветхозаветный взгляд на интересующий нас предмет в значительной степени утвержда­ется на характеристике душевного настроения богатого и бедного, какая точка зрения имеет известное приложение для этической оценки богатст­ва и бедности в любой системе морали. Наконец, мы не вправе игнориро­вать и того замечательного явления, что наше современное богословие при уяснении христианского отношения к богатству и бедности очень любит утверждаться на Ветхом Завете. Делается это очень просто. Высказыва­ется известное положение, всегда утверждающее в той или иной форме совместимость служения Богу и маммоне, затем приводится текст из вет­хозаветного откровения, преимущественно из учительных книг, и вопрос считается решенным с христианской точки зрения. При этом как бы совер­шенно забывается, что в Евангелии Матфея имеется целая глава (пятая), говорящая о том, что христианское учение далеко не совпадает с ветхоза­ветным. Об этом широко распространенном и глубоко ошибочном методе раскрывать христианское учение мы уже имели случай высказаться в пе- чати [198] и здесь не станем повторяться. Но тем с большей внимательностью отнесемся к тому, чтобы изложить ветхозаветное учение и оттенить его существенное отличие во взгляде на богатство и бедность сравнительно с учением христианства.

Обычный взгляд, что в Ветхом Завете богатство считалось благом, а бед­ность — злом. Этот взгляд высказывался еще святыми отцами [199] и, дейст­вительно, находит подтверждение в Откровении. Имущество богатого, по словам книги Притчей, крепкий город его [200] . Богатство — венец мудрых [201] . Оно возвышает сердце [202] ; оно — благо, если в нем нет греха [203] , и богач счаст­лив, если он оказался безукоризненным и не гонялся за золотом [204] . Вообще богатство рассматривается как благо и как проявление милости Божией к человеку [205] .

Но и ветхозаветный взгляд на богатство, как на благо и на благослове­ние Божие, не является безусловным, но обусловливается такими этиче­скими требованиями, которые приближают ветхозаветное учение к хри­стианскому. Первое требование подобного рода то, чтобы богатство было приобретаемо честным путем. Мы выдели уже, что такой богач назы­вается счастливым10. Наоборот, богатство, приобретенное неправедным путем, сурово осуждается. «Лучше малое со справедливостью, — читаем в книге Товита, — нежели многое с неправдой; лучше творить милосты­ню, нежели собирать золото» [206] . Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нем тревога; лучше блюдо зелени и при нем любовь, чем откормленный бык и при нем ненависть [207] . Лучше бед­ный, ходящий в своей непорочности, нежели богатый со лживыми уста- ми [208] . Еще сильнее и выразительнее говорит о греховности неправедного богатства книга Иисуса, сына Сирахова, когда считает преступлением самые жертвы Богу из неправедно приобретенного. Что заколающий на жертву сына пред отцом его, то приносящий жертву из имения бедных; хлеб нуждающихся есть жизнь бедных: отнимающий его есть кровопийца. Убивает ближнего, кто отнимает у него пропитание, и проливает кровь, кто лишает наемника платы [209] . В книге Псалмов и в книге пророка Амоса мы встречаем редкие по силе выразительности места, рисующие и осу­ждающие неправые пути обогащения. «По гордости своей, — повествует­ся в первой книге, — нечестивый преследует бедного... Ибо нечестивый хвалится похотью души своей, корыстолюбец ублажает себя... Глаза его подсматривают за бедным, подстерегают в потаенном месте, как лев в ло­говище; подстерегает в засаде, чтобы схватить бедного, увлекая в сети свои; сгибается, прилегает, и бедные падают в сильные когти его; говорит в сердце своем: забыл Бог, закрыл Лицо Свое, не увидит никогда. Вос- стани, Господи Боже, вознеси руку Твою, не забудь униженных Твоих до конца» [210] . Подобное же описывает и пророк Амос: «Выслушайте это, — го­ворит он, — алчущее поглотить бедных и погубить нищих; вы, которые го­ворите: когда-то пройдет новолуние, чтобы нам продавать хлеб, и суббота, чтобы открыть житницы, уменьшить меру, увеличит цену сикля и обманы­вать неверными весами: чтобы покупать неимущих за серебро и бедных за пару обуви, а высевки из хлеба продавать. Клялся Господь славой Иакова: поистине во веки не забуду ни одного из дел их» [211] . И не только осуждается такая крайняя жадность в деле приобретения богатства, но мы встречаем в Ветхом Завете и целый ряд законов, ограничивающих пути обогащения даже на основе юридического права, и высокий взгляд на долг богатого со­блюдать внутреннюю независимость от богатства и не смотреть на него, как на орудие личного только благополучия. Что касается относящихся сюда законов, то они уже отчасти были ранее названы нами. Так, запреща­лось притеснять ближних, особенно вдов и сирот [212] ; запрещалось отдавать деньги в рост единоплеменникам [213] , брать в залог дольше вечера предметы первой необходимости [214] . Напротив, предписывается давать взаймы бедно­му [215] , прощать долги в седьмой год [216] и т. д. Что касается собственно этиче­ской оценки богатства, то идеалом в отношение его даже в Ветхом Завете ставилось не «охранение и умножение», но милосердие, готовое делиться своим с другими. Добрый человек с этой точки зрения не тот, что приумно­жил свое достояние, но тот, который расточил, раздал нищим, правда его пребывает во век [217] . И обратно: кто закрывает глаза свои от неимущего, на том много проклятий [218] . Несомненно, что действительность в жизни изра­ильского народа глубоко расходилась с таким идеалом, и картины, передан­ные нами из книги Псалмов и пророка Амоса, были взяты из жизни. Поэ­тому, чем дальше шла история, тем яснее мы слышим предостерегающий голос учителей народа от обольщения богатством и готовности в нем видеть свою опору. Напротив, с силой подчеркивается суетность богатства и зву­чит призыв сохранять внутреннюю независимость от него. «Не заботься о том, — советует книга Притчей, — чтобы нажить богатство: оставь такие мысли твои. Устремите глаза свои на него и — его уже нет, потому что оно сделало себе крылья и, как орел, улетело к небу» [219] . Не поможет богатство в день гнева... Надеющийся на богатство свое упадет [220] . Вообще вырази­тельно оттеняются, как характерные черты богатства, его непостоянство и кратковременность, благодаря чему оно всегда оставляет человека при смерти. В этом — утешение бедному и урок богатому не полагаться на свое достояние. Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умно­жается; ибо умирая не возьмет ничего, не пойдет за ним слава его [221] . «Есть мучительный недуг, — рассказывает Екклесиаст, — который видел я под солнцем: богатство, сберегаемое владельцем, во вред ему. И гибнет богатст­во это от несчастных случаев... Как вышел он нагим из утробы матери сво­ей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего... И это тяжкий недуг» [222] . Поэтому богатый не должен хвалиться богатством своим [223] , но сохранять внутреннюю независимость от него, подобно правед­ному Иову: «полагал ли я, — спрашивал этот праведник, — в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты надежда моя. Радовался ли я, что богатст­во мое было велико, и что рука моя приобрела много?» [224] . Существенно ту же мысль исповедует и псалмопевец, давая совет: «Когда богатство умно­жается, не прилагайте к нему сердца» [225] . Если к сказанному присоединить, что для сознания ветхозаветного верующего были ясны отрицательные стороны богатства и в отношении настроения владеющих им, как-то: тревога [226] , пресыщение [227] , утомительная бдительность [228] и т. д., то понятна будет молитва древнего праведника: «прошу у Тебя... нищеты и богатст­ва не давай мне, — питай меня насущным хлебом. Дабы, пресытившись, я не отрекся от Тебя и не сказал: кто Господь; и чтобы, обеднев, не стал красть и употреблять имя Бога моего всуе» [229] . Таким образом, хотя, бес­спорно, в ветхозаветном мировоззрении богатство оценивалось как жиз­ненное благо, но как низшее, сравнительно с другими, не только с таким безусловным благом, как, например, страх Божий [230] , но и по сравнению с такими условными благами, как добрая слава у людей: доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота [231] .

После сделанных указаний на отношение к богатству в миросозерцании ветхозаветного верующего нам нетрудно установить и взгляд ветхозаветно­го Откровения на бедность. Как богатство есть в условном смысле жизнен­ное благо, так бедность есть несчастье. Ветхозаветные писания полны изо­бражениями страданий бедняков и всюду дышат горячей, сострадательной любовью к последним. Бедный ненавидим бывает даже близкими своими [232] . С мольбой говорит нищий, а богатый отвечает грубо [233] . Богатый господству­ет над бедным, и должник делается рабом заимодавца [234] . Мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают [235] . Богач обидел — и сам же гро­зит; бедняк обижен — и сам же упрашивает... Отвратительно для гордого смирение, так отвратителен для богатого бедный [236] . Вообще жизнь нищего тяжела для сердца [237] , настолько тяжела, что, по взгляду ветхозаветного му­дреца, лучше умереть, нежели просить милостыню [238] .

Но это житейское злополучие бедняка в сознании ветхозаветного че­ловечества не совпадало с нравственным достоинством неимущего. Хотя указывается, что бедность иногда является результатом беспечности и лености [239] , но вообще бедность не только не рассматривается в качестве возмездия за неблагочестивую и недобрую жизнь, но, скорее, напротив: бедные поставляются в особенно близкие отношения к Богу. Мы уже говорили, что великий Законодатель дал народу Израильскому целый ряд гуманных законов в виду того горестного предвидения, что всегда будут нищие среди земли [240] . И постоянным сильным покровителем последних вы­ступает в сознании верующего сам Господь. Он, именно, спасает бедного от беды его [241] . «Тебе, — говорит Господу псалмопевец, — предает себя бедный; сироте Ты помощник... Открой ухо Твое, чтобы дать суд сироте и угнетенному» [242] . Ради страдания нищих и воздыхания бедных ныне вос­стану, говорит Господь, поставлю в безопасность того, кого уловить хо- тят [243] . Нищий взывает, и Господь слышит его и избавляет от всех бед [244] . Го­сподь внемлет нищим [245] . Он извлекает бедного из несчастий [246] . Он — отец сирот и судья вдов во святом своем жилище. Господь не уважит лица перед бедным и молитву обиженного услышит; Он не презрит молений сироты, ни вдовы, когда они будут изливать прошение свое [247] . Господь всегда пре­бывает убежищем бедных, убежищем нищего в тесное для него время [248] . Именно эта особенная близость бедняков к Богу, их Покровителю, Отцу сирот, делает то, что милосердие к бедным рассматривается в Ветхом Завете как религиозный долг верующего: кто теснит бедного, тот хулит Творца его; имущий же Его благотворит нуждающемуся [249] . Кто ругается над имущим, хулит Творца его [250] . И обратно: благотворящий бедному взай­мы дает Господу, и Он воздает ему за благодеяние его [251] . Но подробнее об этом ниже. Здесь скажем вообще, что долг благотворения бедным постав­ляется в ветхозаветном нравоучении на самое видное место57, а угнетение бедняка оценивается как тяжкий грех [252] .

Мы не находим в Ветхом Завете определенных указаний на то, чтобы бедность рассматривалась с этической точки зрения в качестве более удобного пути богоугождения, чем жизнь в достатке и согласно с запове­дями закона. Однако и в период ветхозаветного домостроительства идея произвольной бедности рассматривается как нравственный подвиг. Вдох­новенные образы пророков наглядно проповедовали народу, что ради слу­жения Богу нужно иногда отрекаться от всего. И величайший из пророков Ветхого Завета — Предтеча Небесного Учителя — явился именно в таком образе совершенного небрежения о земном ради правды Божией.

Нетрудно нам сделать общие выводы из кратко изложенного ветхоза­ветного взгляда на богатство и бедность. И то, и другое рассматривается как состояние, имеющее лишь условное значение: первое — жизненного блага, а второе — такого же зла. И то, и другое были ничто в отношении безусловного блага — веры в Бога и страха Божия [253] ; и определенно указы­вается, что в очах Божиих нет различия между богатым и бедным [254] . Скорее, напротив: суровые обличения богатых за притеснения бедных и постоянная речь о близости бедных к Иегове, что мы уже раскрыли достаточно подроб­но, дают косвенное основание думать, что и в древности были ясны соблаз­ны богатства на пути истинно богоугодной жизни [255] . Поэтому нравственной нормой в отношении богатства поставляется внутренняя независимость от него: не желать богатства [256] ; когда оно течет, не прилагать к нему сердца [257] ; не надеяться на богатство [258] и не бояться потерять его [259] .

Что касается, наконец, связанных с вопросом о богатстве и бедности грехов и добродетелей, то в ветхозаветном Откровении мы встречаем ясные суждения об этом: сребролюбие и корыстолюбие, как мы видели, равно как и скупость [260] , всегда осуждаются. Обратно: щедрая благотво­рительность признается высокой добродетелью.

Изложение ветхозаветного учения о богатстве и бедности, несомнен­но, показало, что в основе этого учения лежит начало любви к ближнему. Этим только могут объясняться настойчивые указания на долг помогать нуждающимся и суровые обличения за скупость и желание увеличивать богатство, пользуясь нуждой ближних. Но как в вопросе об отношении к собственности вообще принцип любви не нашел в Ветхом Завете со­вершенного выражения, так точно не выразился он всецело и в оценке жизненных явлений, связанных с вопросом об отношении к богатству и бедности. Только в новозаветном Откровении Божием миру мы встре­чаем совершенное учение о любви, как едином верховном начале жиз­ни, и в лучах этого новозаветного солнца нам представляются ясными все христианские отношения к миру и его благам. И прежде чем перейти к более подробному изложению новозаветного взгляда на богатство и бед­ность, мы должны определенно отграничить то решение вопроса, какое предлагалось в Ветхом Завете, от того, какое дано миру Христом Спаси­телем. Разница между этими решениями, конечно, очень существенная, соответственно различию основного начала нравственной жизни дохри­стианской и христианской. Как мы уже сказали, Евангелие вывело закон любви из ограничения его числом и местом и поставило перед верующими идеал бесконечного нравственного совершенствования в единении с Бо­гом. Эта абсолютность христианской морали не могла не отразиться и на оценке частных явлений и отношений человеческой жизни, и теперь мы кратко отметим то существенное различие, какое выступает между вет­хозаветной и новозаветной оценкой богатства и бедности.