— Старайся сохранить присутствие духа и в затруднительных обстоятельствах, — перевел Магистр. И добавил: — Даже если это очень трудно, Коротышка.

— Когда-нибудь, — вздохнул Витус, — закончится и этот вандализм.

Ученый сощурился:

— Если грядущая ночь будет такой же «спокойной», как предыдущая, я лучше дам себя распять.

Действительно, прошлая ночь была менее всего похожа на спокойную. Их и немногих оставшихся доходяг, которых Шрамоглаз не приговорил к галере, заперли в каком-то сарае, где жутко воняло ослиным пометом и гнилой соломой. Но это было не самое страшное, потому что обоняние галерных гребцов давно притупилось.

Гораздо хуже были блохи, мириады которых накинулись на них в темноте. Сначала они этого даже не заметили, потому что укус блохи не всегда чувствуешь, однако под утро все тело начало страшно чесаться, и вскоре их муки стали настолько невыносимы, что они готовы были лезть на стенку. Друзья принялись изо всех сил наотмашь лупить друга по местам укусов, поскольку эта боль была куда приятнее и заглушала убийственный зуд.

— Уй-уй, — шепелявил Коротышка, — прямо настоящая живодерня! — При этом на долю малыша пришлась всего пара укусов, и ему было намного легче, чем товарищам. Повезло и богемцу Весселю. Похоже, и среди блох были свои гурманы, предпочитавшие одну кровь и пренебрегавшие другой.

Немой Альб страдал больше всех. Не только потому, что ему приходилось терпеть зуд, но еще и потому, что он не мог пожаловаться. Свои страдания он выражал лишь отчаянным гортанным клекотом.

И сейчас он издал этот странный звук, энергично тряся при этом головой. Причиной был не новый укус насекомого, а необычайно жирный, одетый в дорогие одежды араб, вразвалку подошедший к нему и спросивший имя.

Араб повторил свой вопрос. Альб покачал головой и пожал плечами.

Коротышка прокаркал:

— Не может он брехать, пойми же наконец, пузан!

— Что ты хочешь мне сказать, увечный? — спросил толстяк елейным голоском.

— Лизалки у него нет, языка!

Теперь толстяк понял, что хотел сказать маленький горбун. Он раскрыл Альбу рот и заглянул внутрь.

— О Аллах всеведущий! Уродец прав! У парня вырезан язык. Наверное, был чересчур наглым, как все неверные.

— Именно так, именно, сиди Маруф ибн Абрам! — Маленький, вертлявый мусульманин, которому Шрамоглаз поручил продажу рабов, подскочил к ним. — Аллах милостивый, милосердный покарал его.

— Кто ты? — требовательно спросил толстяк. — Я тебя не знаю.

— Зато я знаю тебя, о сиди Маруф! Да и любой, увидев тебя, понял бы, кто перед ним! — расточал мед проворный человечек. — Мое имя Реда Али. — Поверенный Шрамоглаза скрестил руки на груди и поклонился с благоговением, достойным восточного деспота. — Мне даны полномочия продавать этих великолепных рабов по бросовым ценам. Никогда еще ты не мог купить такой хороший товар так дешево.

— Это мы сейчас проверим. — Сиди Маруф опять бесцеремонно раздвинул зубы Альбу. — Не знаю, не знаю… Раб, который не может говорить, имеет большой недостаток. Я не могу послать его на базар за покупками. К тому же меня стали бы раздражать издаваемые им звуки.

— Посмотри, зато у него безупречные зубы. К тому же подумай: немой раб — это, может быть, и недостаток, но это же лучше, чем раб чрезмерно болтливый.

Сиди Маруф его почти не слушал. Не обращая внимания на блошиные укусы, он ощупывал мускулы на руках у Альба. Они его вполне удовлетворили, и он долго не мог от них оторваться. Потом его жирные руки прошлись по верхней части туловища немого, выискивая узлы, опухоли или иные образования, исследовали подробно кожу на предмет шрамов или замаскированных ран, нажали на печень, желудок и селезенку, а также на каждое ребро в отдельности. Ничего не обнаружив, толстяк дошел до пупка и, не стесняясь, спустился ниже, в пах.

— У него нет переломов, — довольно констатировал он.

Альб издал протестующий звук. Толстяк на него никак не отреагировал. Теперь его жирные ручонки возились с половыми органами раба.

— Ну, конечно, колбаска у него в кожуре, как у всех неверных! Какая гадость! Да покарает Аллах этого человека!

— Пощему? — не выдержал карлик. — Ты нищем нелущще, только потому, что твоя голая!

Сиди Маруф недовольно засопел:

— Молчи, урод, ты разеваешь пасть только потому, что тебя все равно никто не возьмет. — Он снова повернулся к Альбу. — Посмотрим, не перебиты ли твои яички.

Удостоверившись, что у немого не было мошоночной грыжи, он исследовал внутреннюю сторону бедер, чтобы проверить, нет ли там вздувшихся вен. Действовал он при этом аккуратно, почти с наслаждением, но не нашел ничего примечательного. С кряхтением выпрямившись, толстяк сказал продавцу:

— В общем и целом парень не производит такого уж плохого впечатления, если не брать в расчет тысячи блошиных укусов. Скажи ему, чтобы он показал мне спину.

Реда Али сделал знак Альбу, чтобы тот повернулся. Немой повиновался.