— Какой–то умник лепит такое во всех комнатах, — сказал Вуниер. — Мы зовем его Алый Буквовщик [12] . Задница у него будет алая, если попадется.

Теперь на стене остались только несколько изречений в рамочках, похожие на вырезки из «Саттердей Ивнинг Пост», да календарь.

— А мантры? — спросил Джим. — Они висят во многих комнатах.

— Это нормально, это входит в терапию. Некоторым они нужны, чтобы проникнуть в Многоярусный мир. — Вуниер помолчал и спросил: — Ты решил уже, кого выберешь?

Он явно напрашивался на разговор. Одиноко ему, наверно, бедняге. Но Джим не желал жертвовать собой ради человека, с которым у него не было никакой охоты говорить.

— Нет, — сказал он, привстав, потом снова хлопнулся на стул и заглянул под кровать. — А это что такое?

Вуниер раскрыл глаза и тоже хотел заглянуть под кровать, но передумал.

— Ты о чем?

— Там шевелится что–то. Я думал — это тень, но оно очень темное, чернее тени. Наверно, если сунуть туда руку, она отмерзнет и уплывет в четвертое измерение. На веретено похоже. С фут длиной. Вот — опять шевелится!

Вуниер стрельнул глазами в сторону кровати и уставился на Джима.

— Ну, мне пора, — сказал он. И с деланной небрежностью добавил: — Ты уж сам займи своего гостя. — А потом убрался из комнаты очень быстро

Джим громко засмеялся, как только решил, что Вуниер его не услышит. То, что он будто бы видел, Джим позаимствовал из романа Филипа Уайли — название он позабыл, — но не знал, правда ли Вуниер поверил, что под кроватью что–то есть, или просто испугался, что на Джима «накатило».

Через минуту, однако, настроение Джима сделалось какимто полосатым — и черным, и красным. Точно фазы тока. Депрессия, перемежающаяся со злостью. Психологи говорят, что депрессия — это злость, направленная против себя самого. Как же можно тогда за одну минуту испытать обе эти напасти — словно выключателем щелкают туда–сюда? Пожалуй, он и правда вот–вот сбрендит.

МАНИАКАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ ВЫЗЫВАЕТ СИЛЬНУЮ ДЕПРЕССИЮ.

Надо будет прилепить это в туалете. Он докажет им, что их чертов неуловимый Алый Буквовщик — не единственный, кто способен нанести удар из тьмы.

У него даже своей одежды нет. И денег нет. Отними у мужчины или женщины все имущество и деньги — и вот перед тобой человек, лишенный всякого мужества и всякой женственности. Это уже и не человек. Если он только не индийский факир и не йог, не часть общества, в котором такие люди считаются святыми. В этом мире человека делают одежда и деньги — здесь только король может ходить голым, оставаясь человеком.

У него нет ничего.

Все так же сидя на стуле и глядя в ничто, на ничто, глядящееся в зеркало, Джим почувствовал, что чернота уходит. Она сменилась красным, красным, захлестнувшим каждую клеточку тела и мозга.

Но у человека, который испытывает гнев, кое–что уже есть. Гнев — это позитивная величина, даже если ведет к негативным действиям. В одном стихотворении, которое он читал когда–то давно, говорилось — как же? Джим не помнил наизусть… Ярость сделает свое там, где разум бессилен.

Джилмен Шервуд, один из больных, просунул голову в дверь.

— Эй, Гримсон! Через десять минут групповая терапия!

Джим кивнул и встал со стула.

Он знал теперь, кого выберет. Кем станет.

Это будет Рыжий Орк, властитель–злодей, самый опасный враг Кикахи.

Подлый и свирепый сукин сын. Всех лягает в зад, потому что у самого задница красная.

3 октября 1979 г, Хэллоуин (Канун дня всех святых)

Что–то разбудило Джима еще до того, как зазвонил будильник. Мутными со сна глазами он посмотрел вверх. Трещины на потолке медленно складывались в карту хаоса. Или это начальный набросок какого–нибудь зверя или загадочного символа? Новые трещины ответвились от старых с тех пор, как он вечером лег спать.

Звон будильника заставил его подскочить. Дзыынь! Проснись и пой!

Подымайся, ленивец! Двигай! Двигай! В атаку, вперед!

Утреннее солнце светило сквозь тонкие желтые занавески, и видно было, как из трещин сыплется белая пыль.

Земля под домом шевельнулась и тряхнула его кровать. Прямо под ним, в давно заброшенных горных выработках под Бельмонт–Сити, что–то сдвинулось или осыпалось, и дом Гримсонов еще чуть–чуть просел или покосился.

Три месяца назад за четыре квартала от их дома два соседних здания провалились во внезапно открывшуюся яму два фута глубиной. Теперь они стояли, прислонясь друг к другу, а веранды с них и спереди и сзади сорвало. Раньше между ними было шесть футов расстояния, а теперь их втиснуло в дыру рядом, и они торчали, точно две очень большие и очень твердые свечки у великана в заднице.