Пассажиры уже начали расходиться, и в салоне стало гораздо тише. Воспользовавшись удобной минутой, лорд Чарнок негромко повторил:

— Я хочу поговорить с вами относительно вашего пребывания в России.

При этих словах радостное внимание, с которым Полина выслушивала его рассказы, сменилось выражением тревоги.

— Во время нашего первого разговора вы сказали мне, что ваша тетка не сообщила вам ничего определенного относительно того, что вам надо будет делать по приезде в Санкт-Петербург.

— Она отказывалась отвечать на мои вопросы прямо, — ответила Полина, — но я не сомневаюсь в том, что она намерена была сделать меня… гувернанткой детей княгини.

— Даже в том случае, если дело действительно обстоит так, — сказал лорд Чарнок, — то положение гувернанток и гувернеров в русских домах не такое униженное, как в английских.

Полина вопросительно посмотрела на него, и он пояснил свое утверждение:

— Два года назад князь Христофор Ливен, который много лет был русским посланником в Англии и чья жена была одной из общепризнанных законодательниц жизни аристократического Лондона, был вызван обратно в свою страну, чтобы стать гувернером и учителем царевича.

— Неужели такое может быть? — изумленно воскликнула Полина.

— Уверяю вас, я обычно очень взвешенно подхожу к тем утверждениям, которые делаю, — отозвался лорд Чарнок.

Вспыхнув от смущения, Полина поспешно ответила:

— Я не хотела показаться вам невежливой… Но все гувернантки, которых мне случалось встретить… были довольно… жалкими созданиями… Мне всегда казалось… что они готовы просить прощения даже за то… что вообще живут на свете.

— Мне показалось, что у вас сложилось именно такое впечатление, — сказал лорд Чарнок. — Поэтому вам необходимо позаботиться о том, чтобы самой не попасть в такое положение.

— Но как этому можно помешать? — спросила Полина.

Лорд Чарнок откинулся на спинку стула и сделал небольшой глоток бренди.

— Русские аристократы, — сказал он, — относятся к классу людей, которых мы с вами назвали бы снобами: они ценят только то, что кажется им самым хорошим и дорогостоящим.

Видя удивленное лицо Полины, он продолжил:

— Если вы будете держаться приниженно и они увидят, что вы всегда стараетесь им услужить, то можно не сомневаться, что они станут обращаться с вами, как обращаются со своими соотечественниками, стоящими ниже их на социальной лестнице: презрительно и равнодушно.

Произнеся эти последние слова, он решил, что был чересчур резок, и поспешно добавил:

— Я хочу только предложить вам с самого начала продемонстрировать княгине, что вы — представительница знатного английского рода и поэтому равны любому русскому аристократу, за исключением, может быть, членов царствующего семейства.

Полина судорожно вздохнула.

— Я… понимаю, что вы имеете в виду. Но… как я смогу заставить их считать меня важной персоной… если приеду без сопровождающих? И, насколько я знаю… княгиня… наняла меня только для того… чтобы я обучала английскому языку ее детей.

Лорд Чарнок поразился сообразительности Полины, которая мгновенно и без всякой помощи с его стороны нашла самые важные недостатки в его предложении. Вслух же он решительно сказал:

— Вот это впечатление вы должны рассеять сразу же, как вы приедете.

— Но… как? Как? — спросила Полина.

— Именно это я и собираюсь вам сказать, — ответил лорд Чарнок. — И первый человек, с которым я намерен обсудить положение дел, будет посол Британии в Копенгагене.

— Где вы… сходите… с корабля, — едва слышно проговорила Полина.

— И где вы сделаете то же самое, — отозвался лорд Чарнок, который ее услышал.

— Вы… хотите сказать… что мне можно… ехать с вами?

Ему показалось, что ее глаза засияли, как яркие огни. Он поинтересовался:

— А вы знали, что я собирался сойти с корабля?

— Да, конечно. Ваш камердинер сказал мне, что царь отправил за вами свою личную яхту.

— Это правда, — подтвердил лорд Чарнок, решив про себя напомнить Хибберту, чтобы тот впредь держал язык за зубами.

Для его доверенного слуги такая разговорчивость была нехарактерна. Скорее всего Полина, в силу своего крайнего одиночества и острой любознательности, засыпала его камердинера вопросами, прекрасно понимая, как страшно ей будет, когда лорд Чарнок покинет корабль.

— Я намерен сообщить сэру Генри Уоткину Уилльямсу-Уинну, — сказал лорд Чарнок, — что перед самым отплытием корабля женщина, которая должна была по просьбе вашей тетки сопровождать вас в поездке, неожиданно и тяжело заболела. По-видимому, у нее было пищевое отравление, поскольку ее камеристка заболела одновременно с ней — и с теми же симптомами.