– Очень досадно!

– Дароносица чудесная, – сказал аббат Гитрель.

– Когда я в детстве пел на клиросе, – промолвил генерал, – то святые отцы называли такие сосуды дарохранительницами.

– Да, верно, дароносица или дарохранительница, – ответил аббат Гитрель, – так именуют сосуды, где хранятся святые дары. Но у дарохранительницы цилиндрическая форма и коническая крышка.

Господин де Бресе пребывал в задумчивости, большая мрачная складка пересекала его лоб.

– И зачем только госпожа де Бонмон, эта еврейка, подносит дароносицу Бельфейской божьей матери? Что за зуд у этих иудеев соваться в наши церкви!

Аббат Гитрель, спрятав пальцы в рукава, произнес кротким голосом:

– Разрешите мне заметить, ваша светлость, что баронесса де Бонмон католичка.

– Полноте, – воскликнул г-н де Бресе. – Она австрийская еврейка, урожденная Вальштейн. Настоящая фамилия ее мужа, барона де Бонмон, – Гутенберг.

– Позвольте, ваша светлость, – возразил аббат Гитрель, – я не отрицаю, что баронесса де Бонмон по происхождению еврейка. Я только позволю себе указать, что, обратившись в новую веру и приняв крещение, она стала христианкой, и скажу даже – достойной христианкой. Она не перестает жертвовать на католические богоугодные заведения и подает пример щед…

Герцог прервал его:

– Я знаю ваши воззрения, господин аббат. Я уважаю их, как уважаю ваше звание. Но для меня крещеный еврей – это все тот же еврей. Я не делаю между ними различия.

– Я тоже, – сказала г-жа де Бресе.

– Ваши чувства, герцогиня, в некотором смысле вполне законны, – продолжал аббат Гитрель. – Но вам, конечно, не безызвестно, чему учит нас церковь, а именно: божье проклятие, клеймящее евреев, относится только к их прегрешениям, а и в к их расе, и последствия этого осуждения не могут пасть на…

– Какая тяжелая! – воскликнул г-н де Бресе, который, вынув дароносицу из футляра, держал ее на весу.

– Я, право, очень расстроена, – сказала герцогиня де Бресе.

– Очень тяжелая, – повторил г-н де Бресе.

– И к тому же превосходной работы, – добавил аббат Гитрель. – Она отличается той печатью благородства, которая, так сказать, служит клеймом Рондоно-младшего. Только епархиальный ювелир и мог столь умело выбрать модель, согласно традициям христианского искусства и воспроизвести столь удачно и точно форму и орнаментику. Эта дароносица – выдающийся шедевр в стиле тринадцатого века.

– Потир и крышка из массивного золота, – сказал г-н де Бресе.

– По канонам литургии, – объяснил аббат Гитрель, – чаша дароносицы должна быть золотая или по крайней мере серебряная, вызолоченная изнутри.

Господин де Бресе перевернул сосуд вверх дном.

– Ножка полая, – сказал он.

– Хоть это утешительно, – воскликнула герцогиня.

Аббат Гитрель взглянул пристально на произведение Рондоно-младшего.

– Будьте уверены, – сказал он, – что и это тоже соответствует стилю тринадцатого века. Да и трудно было выбрать что-либо лучшее. Тринадцатое столетие – золотой век церковного ювелирного искусства. В ту эпоху дароносице придавали очень удачную форму граната, как вы и видите на этом образце. Широкую, неутончающуюся ножку украшали эмалью и драгоценными камнями.

– Господи! драгоценными камнями! – воскликнула герцогиня.

– Ангелы, пророки тончайшей работы вычеканены в ромбоидальных медальонах и производят самое приятное впечатление.

– Мошенник он был, этот Бонмон, – вдруг выпалила г-жа де Куртре. – Он был вором, и жена его не возместила краденого.

– Как видите, она начинает возмещать, – отозвался г-н де Бресе, указывая пальцем на сверкающую дароносицу.

– Как быть? – спросила супруга герцога.

– Не можем же мы отослать ей обратно подарок, – отвечал г-н де Бресе.

– Почему? – спросила вдовствующая герцогиня.

– Это невозможно, мама.

– Значит, придется его оставить? – сказала г-жа де Бресе.

– Гм!.. Да…

– И поблагодарить ее?

– Повидимому.

– А вы как думаете, генерал?

– Было бы предпочтительнее, – ответил генерал, – чтобы эта дама, поскольку она с вами незнакома, воздержалась от поднесения вам подарков. Но нет оснований отвечать оскорблением на ее любезность. Это очевидно.

Аббат взял дароносицу в свои пастырские руки, приподнял ее и сказал:

– Бельфейская божья матерь – я в этом уверен – взглянет благосклонными очами на этот дар, предназначенный благочестивой душой для скинии ее алтаря.

– Но, чорт возьми, – сказал г-н де Бресе, – в данном случав Бельфейская божья матерь – это я! Если госпожа де Бонмон и ее сынок пожелают получить от меня приглашение, – а они этого наверняка пожелают, – то я буду обязан их принять.