– Этого желает мой муж. Ваш дядя сказал мне, что исход дела будет благоприятен.

– Дядя… Вы полагаетесь на то, что говорит дядя… Он министр, – откуда же ему что-нибудь знать! Его обманывают. И кроме того, от него не добьешься откровенного слова. Почему вы не обратились ко мне?

Госпожа Вормс-Клавлен тихо ответила с прелестной стыдливостью:

– Ну, так я обращаюсь к вам.

– Вот это хорошо, – отвечал правитель канцелярии. – И тем особенно хорошо, что ваше дело не движется вперед, а двигаться ему или не двигаться – зависит от меня. Дядя сказал вам, что представит папе шесть кандидатов?

– Да.

– Ну-с, так они уже давно представлены. Я это знаю. Я сам посылал представление. Я особенно интересуюсь церковными делами. Дядя принадлежит к старой школе: он не понимает значения религии. Я же пропитан ею насквозь. Положение таково: шесть кандидатов были предложены папе. Святой отец одобрил только четверых. Что касается двух остальных – господина Гитреля и господина Морю – то он не отвел их категорически, но заявил, что мало о них осведомлен.

Морис Шейраль покачал головой.

– Он мало осведомлен. А осведомится получше, так еще неизвестно, что он скажет. Между нами, сударыня, Гитрель производит на меня впечатление плута. А епископов надо назначать с большим отбором. Епископат – сила, на которую дальновидное правительство должно умело опираться. Это уже начинают понимать.

– Совершенно правильно, – подтвердила г-жа Вормс-Клавлен.

– С другой стороны, – продолжал правитель канцелярии, – ваш ставленник умен, образован и человек с широкими взглядами.

– В таком случае?… – спросила г-жа Вормс-Клавлен с восхитительной улыбкой.

– Дело деликатное! – отозвался Шейраль.

Шейраль был не очень умен. Он мог охватить одновременно лишь небольшое количество фактов и решал вопросы по столь легковесным соображениям, что их трудно было уловить. А потому считали, что, несмотря на юный возраст, он уже обладает самостоятельными взглядами. В данный момент он только что познакомился с книгой г-на Энбера де Сент-Аман о Тюильри в эпоху Второй империи; он был поражен, читая о великолепии блестящего двора, и размечтался о жизни, в которой, подобно герцогу де Морни, [54] он сочетал бы удовольствия с политикой и наслаждался бы властью во всех отношениях. Он посмотрел на г-жу Вормс-Клавлен таким взглядом, что она отлично поняла его значение. Она молчала, опустив глаза.

– Дядя предоставляет мне полную свободу действий в этом вопросе, который его вовсе не интересует, – продолжал Шейраль. – Я могу поступить двояко. Или предложить теперь же лишь четырех кандидатов, одобренных в Риме… или же заявить нунцию, что список епископов не будет представлен на подпись президенту республики, пока папская курия не утвердит всех шестерых кандидатов. Я еще не пришел к определенному решению, но я был бы счастлив поладить с вами в этом деле. Я буду ждать вас послезавтра в пять часов, в закрытой карете у решетки парка Монсо, на углу улицы Виньи.

«Риск невелик», – подумала г-жа Вормс-Клавлен. И ответила одними глазами, слегка их сощурив.

Госпоже де Бонмон нетрудно было устроить у себя встречу Рауля Марсьена с аббатом Гитрелем. Свидание оказалось таким, как можно было ожидать. Аббат Гитрель был сама елейность, а Рауль был сама светскость и выказывал должное почтение к церкви.

– Господин Гитрель, – сказал он, – я принадлежу к семье солдат и священников. Я сам служил в армии, и тем самым…

Он не докончил. Аббат Гитрель протянул ему руку и ответил с улыбкой:

– По-видимому, мы олицетворяем здесь союз сабли и кропила…

И тотчас же с прежней священнической внушительностью добавил:

– Союз, благословенный свыше и вполне естественный. Мы ведь тоже солдаты. Лично я очень люблю военных.

Госпожа де Бонмон благожелательно взглянула на аббата, который продолжал;

– Мы открыли в моем приходе кружки, где молодые солдаты могут читать хорошие книги, покуривая сигару. Под покровительством монсиньора Шарло это начинание процветает и приносит немало пользы. Не будем несправедливы к нашему веку: много творится теперь дурного, но много и доброго. Мы участвуем в великой битве. Это, быть может, лучше, чем жить среди тех вялых душ, которым один великий христианский поэт не отводит места ни в раю, ни в аду.

Рауль согласился с этим, но ничего не отвечал. Не отвечал потому, что у него не было никакого мнения на этот счет, а еще потому, что был всецело поглощен мыслью о трех обвинениях в мошенничестве, возбужденных против него за последнюю неделю, и такая мысль лишала его всякой способности следить за абстрактными и обобщенными идеями.

Госпожа де Бонмон не знала ничего достоверного о причине этого молчания, а г-н Гитрель – тем более. Стараясь оживить разговор, он спросил у г-на Марсьена, знает ли тот полковника Гандуена.