— Что ни говори, занятный оборот, — сказал Фенн. — Вы получили копию выписки из дела Брона Оуэна?

— Разумеется.

— Думаю, рано или поздно нам не миновать с ним крупных неприятностей. Неплохое начало положил он на днях в Суонси.

— Не беспокойтесь, я за ним приглядываю, — сказал Джонс.

Сразу же вслед за Фенном позвонил Хьюи Филлипс, сосед Ивена Оуэна, живущий на восточном склоне Пен-Гофа. Это был один из множества разорившихся фермеров, что перестали возделывать неблагодарную почву и жили на арендную плату, сдавая участки дачникам на колесах. Участок Филлипса, расположенный в самой высокой части Пен-Гофа, куда можно было добраться на машине, назывался «Большой телескоп»: в редкие ясные дни отсюда открывался вид на далекий треугольник моря. Участок был самый выигрышный в здешних местах, и, хотя на нем размещалось всего шесть фургонов, он приносил немалый доход, и Филлипс начал уже подниматься по общественной лестнице: был он теперь прихожанином не самой жалкой в Кросс-Хэндсе церкви, известной в округе под названием «Грош на тарелочке», и надеялся возвыситься до Хебронской.

— Уж не знаю, Эмрис, может, вам это и ни к чему, а только у меня на «Большом телескопе» завелся браконьер.

— А на кого он там охотится, Хьюи?

— Силки ставит на открытых местах, уничтожает фазанов.

— Приезжий?

— Да, и как на грех из постоянных. Стивенс его фамилия. Англичанин. Важная шишка на «Металле». Всегдашний мой постоялец, но такого не могу ему спустить. Больно люблю всякую живность. Капканы все за оградой, между моим участком и лесом.

Новость разозлила Джонса. Он знал, что за народ останавливается на «Большом телескопе» — какой-нибудь богатый лавочник из Вулверхемптона или заносчивый владелец фабричонки. Джонс вывел велосипед и отправился прямиком к «Большому телескопу», решив на обратном пути заехать на «Новую мельницу».

Ему были сильно не по вкусу эти кемпинги, и все же он поневоле восхищался деловой хваткой Филлипса. Фермером Филлипс был никудышным, а вот в этом новом предприятии у него оказался редкостный нюх. Он содержал свой участок в наилучшем виде. Засыпал колеи на неширокой дороге, ведущей к «Большому телескопу», обсадил участок живой изгородью, чтобы избавить своих богатых клиентов от тягостного зрелища, которое представляли собой приехавшие отдохнуть бедняки и их фургончики, что лепились на каждой мало-мальски ровной площадке по западному склону Пен-Гофа, до самого подножия.

За участком была густая дубрава; в старину губители пен-гофских лесов не тронули ее, считали, что овчинка выделки не стоит: уж слишком трудно до нее добираться. Здесь чудом сохранились фазаны — дичь, в которой чувствуется что-то орлиное, — они нашли здесь прибежище и ухитрились приспособиться к суровому климату. От лис и одичавших кошек спасались на вершинах деревьев, где и проводили большую часть времени.

Джонс прислонил велосипед к воротам и, прежде чем заняться делом, залюбовался открывшимся перед ним отлично ухоженным участком. В разных концах его далеко друг от друга стояли шесть домов-фургонов — таких больших и роскошных он еще не видывал. Жили пока, видимо, только в одном — возле него стоял виннокрасный «роллс-ройс». Фургон окружала лужайка, а прихотливо вымощенная дорожка, вдоль которой со столбов свешивалась гирлянда фонариков, вела мимо электрической печи с вертелами к уборной с соответственно обозначенными отдельными входами для мужчин и женщин.

Раздумье Джонса прервал слабый стон, донесшийся со стороны леса. Джонс пересек участок, нашел лаз в живой изгороди и пробрался за нее. Перед ним было узкое поле, в дальнем конце которого за невысокой стеной грубой каменной кладки начинался лес. И почти сразу же он увидел фазана — тот припал к земле посреди поля, вытянул шею. Джонс пошел к нему, птица не двигалась и, лишь когда человек наклонился и протянул руку, вдруг тонко закричала и вспорхнула, однако Джонс успел заметить, что одной лапки у нее нет.

Тогда Джонс повернулся и пошел вдоль изгороди в ту сторону, откуда несколько минут назад доносился стон. Вскоре он увидел мертвого фазана в капкане, а вокруг на траве — зерна пшеницы. Неподалеку дожидались добычи еще два капкана, а в третий попался лесной голубь, и им, видно, уже лакомилась кошка. В четвертом оказалась сама кошка — она перестала стонать и всхлипывать, только шипела от страха и злости и изо всех сил старалась выдернуть из капкана переднюю лапу, изорванную так, что виднелась бело-розовая кость.

Джонс оглянулся — чем бы ее прикончить? — но поблизости не было ничего, кроме полусгнившего дубового сука. Он вернулся к фургону, позвонил, и ему открыл человек в халате. Человек этот стоял на верхней ступеньке и сверху вниз глядел на Джонса. Он сразу же прикрыл за собой дверь, и Джонс лишь мельком увидел, что внутри — сплошь шелк и полированное дерево.

— Что вам? — спросил тот.

— Извините за беспокойство, сэр, но тут в капкан попала кошка. Не найдется ли у вас чего-нибудь, чем бы я мог избавить ее от мучений?

Человек был очень высокий, лицо крупное, на щеках синие прожилки, под носом короткие рыжие усики, и смотрел он не на Джонса, а куда-то поверх его головы.

— Погодите, — сказал он.

Он вошел внутрь и закрыл за собой дверь. Окно было чуть приоткрыто, из него просачивалась негромкая музыка вместе с запахом жарящегося бекона. Из травы поблизости вспорхнул жаворонок, еще с минуту слышалась незатейливая его песенка. Пробрели две овцы, за ними среди вереска шариками ртути катились ягнята. Джонс уже во второй раз посмотрел на часы, но тут дверь отворилась, и владелец фургона наконец вышел. Теперь он был в офицерской шинели, накинутой на плечи поверх халата, в замшевых сапогах.