Были и такие, что полагали — не настаивая на этом, — будто заслуга Джо Чапина в проявлении его здравомыслия частично принадлежит Эдит Стоукс, так как среди замеченных у Эдит достоинств, доставшихся ей от родителей, ни одно не упоминалось так часто, как здравомыслие. «Эдит — девушка с поразительным здравомыслием», — говаривали окружающие. И это замечание исходило из уст не только мужчин, но и женщин. Однако те мужчины и женщины, которые отдавали некоторое предпочтение Джо (разумеется, не противопоставляя их друг другу), отмечали, что у Джо хватило здравого смысла выбрать девушку со здравым смыслом. «Не будем называть имен, но Джо мог выбрать в Гиббсвилле любую девушку, — говорили они. — Однако у него хватило здравого смысла выбрать Эдит». И не было человека в Гиббсвилле, по крайней мере достойного человека, который, набравшись бестактности, предположил бы, что необычайное здравомыслие Эдит, вероятно, компенсировало в ней отсутствие внешней привлекательности. В их северных краях все еще бытовал обычай говорить девушке, какая она сегодня хорошенькая, — без всякого преднамеренного намека на то, что она не была хорошенькой вчера или не будет хорошенькой завтра. И этот комплимент мало кто из девушек подвергал сомнению, но Эдит Стоукс была из тех, кто никогда не принимал его за чистую монету. «Но я вовсе не хорошенькая, и знаю об этом», — говорила обычно она и с такой уверенностью и полным отсутствием кокетства, что ее честность еще больше убеждала людей в ее здравомыслии. Каким-то образом было известно, известно практически всем — хотя вслух и не обсуждалось, — что у Эдит Стоукс никогда не было никого, кроме Джо Чапина. Другие девушки по крайней мере получали удовольствие от общества своих ровесников — молодых людей и молодых женщин, — но Эдит Стоукс держалась в стороне от пикников, поездок на лодках и вечеринок у «Потока»; она находила предлоги отказаться от катания на санях и «ужинов с цыпленком и вафлями». Она ездила верхом и играла в теннис, иногда с молодыми людьми — своими приятелями, — но единственным человеком, с которым она приходила на бал Ассамблеи, был молодой человек, чью фамилию впоследствии она будет носить всю свою жизнь. Чтобы встретиться с Джо Чапином, ей никогда не надо было отменять никаких других встреч. Когда Джо Чапин оказывался в городе, она просто не назначала никаких встреч для того, чтобы, послав ей записку или встретив ее на Северной Мейн-стрит, он всегда знал, что, когда бы ему ни захотелось ее увидеть, она будет свободна и готова с ним встретиться. «Я считаю, что девушке неприлично притворяться, будто она увлечена молодым человеком, когда это вовсе не так. К тому же я, например, совершенно не умею флиртовать», — говорила Эдит.

Достоинства этой необычайно здравомыслящей, честной и прямой девушки были настолько велики, что тот, чьего одобрения она так упорно добивалась, в конце концов их оценил. Она ждала его, пока он учился в приготовительной школе, колледже и Высшей юридической школе, каждый раз надеясь увидетьего, просто посмотретьна него во время его приезда домой на Рождество (включая то жуткое Рождество, когда он отправился в Новый Орлеан навестить приятеля по колледжу и так и не приехал домой). Она замечала, что он хорошеет лицом, что у него улучшилась фигура, а умение держаться и манеры стали поразительно свободными и изящными, — и все это благодаря его новым знакомствам и поездкам в дальние города, которые для нее были не более чем точками на карте. Эдит еще не до конца понимала, что будет делать, если останется с ним наедине и будет ему принадлежать, — ее знания о физической стороне любви были основаны главным образом на сплетнях и логическом сравнении своего собственного тела и его функций с таковыми у животных. Но ни один мужчина или мальчик не касался ее обнаженной кожи и не ласкал ее даже в одежде, а ласки девушки во время ее годичного пребывания в частной школе с пансионом были приятны и даже возбуждали, но не имели никакого завершения, по крайней мере такого завершения, которое было бы возможно вместе с Джо. Той девушкой в школе она завладела целиком и полностью и с удивлением для себя обнаружила, насколько легко и быстро это произошло. Девушка писала ей любовные письма, делала ей одолжения, выполняла за нее черную работу и, рискуя быть исключенной из школы, приходила к ней в зашторенную кровать в общей спальне. Но этот опыт, помимо непосредственного удовольствия, лишний раз убедил Эдит в том, что она в общем-то уже знала: девушка ответит страстью на определенные ласки мужчины, а мужчина, от которого она желала этих ласк, был Джо Чапин, способный дать ей и большее. Однако что бы он ей ни дал, ей нужен был только он один, и никто другой. Таким образом, то, что казалось в ней застенчивостью, на самом деле было сдержанностью. В ее отношении к другим девушкам сказывались сдержанность, чувство превосходства, основанное на знании и опыте, и отсутствие любопытства. Легкость, с которой она завладела своей соученицей, убедила ее в том, что она так же легко может завладеть любой из своих приятельниц. По отношению же к другим молодым людям, помимо Джо Чапина, ее любопытство не шло ни в какое сравнение с ее желанием завладеть Джо, и в те годы, которые предшествовали их женитьбе, она была убеждена, что, когда она завладеет Джо, она завладеет человеком, которым никто никогда не владел. По отношению к Джо Эдит обладала какой-то необычайной прозорливостью, и однажды, лежа в постели наедине со своими мыслями, она вдруг поняла, что он еще никому никогда не принадлежал. Он был нетронут, девствен, неосведомлен и наивен. Опыт же, приобретенный Эдит благодаря ее любознательности, вместе с ее догадкой о его девственности давал ей над Джо такое преимущество, о котором он не подозревал и которому никак не мог сопротивляться. Эдит решила вести себя осторожно, но в ней произошла перемена, и Джо этой переменой гордился, так как ему казалось, будто именно он в какой-то мере помог Эдит приобрести уверенность в самой себе. И это было сущей правдой. Она была уверена, что незадолго до свадьбы у Джо с его отцом состоится приватный разговор, и после него она сможет научиться кое-чему от Джо и изучить вместе с ним нужную технику, но Джо пока еще не знал, что помимо этого существуют глубины выражения страсти и когда Эдит им завладеет, она использует его для изучения этих глубин.

Подобных удовольствий стоило ждать, и одна лишь мысль о том, чтобы рисковать ими, проводя время в светской компании и пустых развлечениях, казалась ей смешной и нелепой. И у нее, и у Джо были приятели, в прошлом состоявшие в связи с женщинами, но они ее нисколько не интересовали. Эдит более чем устраивало, что они считали ее девственницей, каковой она фактически и была, и наивной девушкой, каковой она отнюдьне была. Более того, ее устраивало казаться наивной, потому что благодаря ее наивному виду они не догадывались о ее незаметных усилиях выставить перед Джо этих приятелей и их дурные привычки в самом неприглядном виде. Стандарты у Джо были как у настоящего джентльмена, но если бы Эдит позволила ему думать, что внебрачные связи его приятелей с женщинами и подобный образ жизни кажутся ей привлекательными, Джо мог эти стандарты с легкостью снизить. Эдит поощряла его дружбу с Артуром Мак-Генри, которая в общем-то и не требовала поощрения, но когда Джо спрашивал ее мнения о своих других приятелях — например об Алике Уиксе, — она обычно говорила: «Не спрашивайте меня о таких людях, как Алик Уикс. Он ваш друг, а я не хочу критиковать ваших друзей. Женщины видят в мужчинах черты, которые другие мужчины не… Ну если ты настаиваешь, то я скажу: мне постоянно кажется, что он хитрый и бесчестный, а мне нравятся мужчины благородные». И ее замечания возымели ровно такой эффект, как ей хотелось. Джо не порвал дружбу с мужчинами вроде Алика Уикса, но такие вот Алики казались ему теперь малопривлекательными, а их поведение недостойным подражания такими благородными людьми, как Джо Чапин и Артур Мак-Генри. Эдит заставила Джо поверить в то, что он сам выбрал свою линию поведения, отличную от поведения Алика Уикса, потому что его поведение было предпочтительнее, утонченнее и, разумеется, благороднее.

Эдит и Джо без конца обсуждали вопросы чести, и в этих обсуждениях Эдит настолько часто поощряла Джо повторять общепринятые взгляды на этот предмет, что вскоре Джо рассуждал о чести так, словно он был ее главным поборником, если не сказать изобретателем. А так как в представлении большинства людей понятие чести ассоциировалось с законом, из чего исходило, что благородный адвокат несколько благороднее любого другого человека, то Эдит могла с истинной убежденностью выказывать свое восхищение Джо — ревностному защитнику чести. У Эдит не было ни знаний законодательства, ни его понимания, и она не стесняясь признавалась в этом, однако, несмотря на свою некомпетентность, она считала, что занятия юриспруденцией и юридическая практика предоставляют молодым людям прекрасную возможность получить и использовать особые знания о чести, недоступные остальным. И честь практически стала его второй карьерой. От дискуссий о чести, в которых они выражали полное согласие друг с другом, они порой переходили к дискуссиям о религии, и здесь их мнения полностью совпадали. А поскольку вопросы чести можно было иллюстрировать рассказами о бесчестных поступках, понятие чести обсуждалось гораздо чаще и подробнее, чем религия. Четыре года в Йельском университете и годы в более пытливой атмосфере Пенсильванской высшей юридической школы не произвели никаких видимых изменений в эпископальном вероисповедании Джо, и то, что Эдит принадлежала к той же самой вере, избавляло их от бесконечных обсуждений вопросов, решить которые в любом случае было невозможно. Главные представления Джо и Эдит о религии — далеко не уникальные в те годы — заключались том, что их приятели, принадлежавшие к другим протестантским вероисповеданиям, скорее всего придают слишком большое значение теологии, что католики помешаны на красоте ритуалов, а евреи — странные библейские персонажи в современных одеждах. Церковь Святой Троицы, которую они посещали, была комфортабельно скромной и не чуждалась шуток о папе римском и ладане. Прихожанам предоставлялась весьма приятная возможность еженедельных размышлений об отношении к Богу в священной, но не строгой обстановке и тобой самим выбранной компании. Войдя в церковь Святой Троицы, ты попадал в другой мир — мир, где главенствовала тишина, но ты улыбался и кланялся своим знакомым с таким видом, точно в этом другом мире ты встретил друзей с родины. Святая Троица была славной церковью, и обстановка в ней умиротворяла.

То, что они говорили о чести и религии чаще, чем большинство других молодых пар, было вовсе не случайностью. С самых первых дней ухаживания Эдит прилагала все усилия к тому, чтобы Джо постоянно искал с ней встреч, чтобы она стала для него неотъемлемой частью его жизни и чтобы их общение основывалось не на тех качествах, которых у других девушек было существенно больше, чем у нее. В первую очередь Эдит имела в виду свое здравомыслие — о нем знали все, — но было еще и нечто другое, о чем никто не знал: несмотря на то что Джо всегда держался необычайно легко и свободно, он не был уверен в себе. Даже в те времена, когда хорошие манеры считались общепринятыми, его манеры считались превосходными. Однако Эдит благодаря своей интуитивной догадке о его девственности пришла к твердому убеждению, что Джо в себе не уверен. И убежденная в этом, Эдит поощряла его к откровенным беседам, в которых он мог перед ней раскрыться, не обнажая при этом свои слабости. В вопросах, относящихся к закону, чести и религии, они были в полном согласии, и в ее присутствии Джо чувствовал себя авторитетом во всех обсуждаемых ими вопросах; к тому же у них не было ни малейшего намерения друг с другом спорить. И они не спорили. Джо все чаще и чаще позволял себе говорить то, что думает, независимо от того, было ли это простое утверждение или запутанно сложная теория. Эдит выслушивала все, о чем он говорил, а потом задавала вопросы, в которых слегка перефразировала его утверждения, что служило Джо доказательством того, что Эдит слушает его с необычайным вниманием и уважением. В течение года, помимо рукопожатия, между ними не было никакого другого физического контакта, но то, что она ему предлагала, входило у него в привычку, возбуждало его и опьяняло. Когда вечером Джо уходил от нее, Эдит слышала, как он насвистывал Йельский марш, и знала, что он уже ждет их следующей встречи. Она умывала лицо мылом «Роджер и Голлет», расчесывала волосы, ложилась в постель и думала о том, как именно он будет ей принадлежать. Она еще не знала, что в половой близости между мужчиной и женщиной существуют различные степени знаний и умений, так же как бестолковость и острая неудовлетворенность, и потому она даже не задумывалась о егоудовольствии, считая само собой разумеющимся то, что каждый мужчина, так или иначе, его получает. Но когда Джо будет ей принадлежать, удовольствие от обладания будет получать она.Эдит никогда не думала о том, что онабудет принадлежать ему.Такое ей и в голову не приходило. Что бы Джо для нее в будущем ни делал — ласкал ее, лежал на ней, входил в нее, — все это составляло часть ее неопределенной, будоражащей чувственной мечты, в которой Джо был главным и необычайно желанным инструментом. Эдит была уверена, что Джо никогда в жизни не видел вблизи обнаженной женщины, и, заперев дверь, расхаживала голой по спальне, воображая, что он в это время лежит у нее на кровати и в первый раз ее разглядывает. У Эдит были все основания гордиться своей фигурой. В те времена в моде были длинные, облегающие фигуру наряды, которые подчеркивали женскую талию и состояли из юбки, блузки и жакета длиной до лодыжек. Цель тогдашних модных фасонов состояла в том, чтобы женщина благодаря им казалась выше, чем была на самом деле, и вертикальная строчка и канты способствовали задуманному эффекту. Эдит была идеальной моделью для этих костюмов и платьев, и даже шляпы — огромные, замысловатые и дорогие, — если и не украшали ее, то по крайней мере отвлекали внимание от ее отнюдь не отличавшегося красотой лица. Ни один мужчина еще не видел ее обнаженной, и когда она овладеет Джо, в этом тоже будет необыкновенная чувственность. Эдит прекрасно знала, что мужчины ее сословия ожидали, что девушки ее сословия будут девственницами, и в большинстве случаев их ожидания оправдывались. После каждого вечера, проведенного с Джо, Эдит, не зная, что именно ей в будущем предстоит, и ограниченная лишь своим безграничным воображением, пускалась в мечтания о невообразимых оргиях. Однако на людях Эдит продолжала сохранять характерное для нее спокойствие, и поведение ее внешне ничуть не изменилось. И точно так же спокойно она себя вела с Джо Чапином: внимательная, заинтересованная, сочувствующая и готовая приобщиться к его размышлениям и интеллектуальным беседам.

Прошло время, и Джо, сам того не сознавая, стал от нее зависеть. Он теперь говорил Эдит, что другие девушки — сущие пустышки и ведут себя так фривольно, что он каждый раз жалеет, что согласился пойти в гости, где одну из этих незамужних девушек приглашали в качестве его партнерши. Более того, его собственные друзья и знакомые теперь тоже выглядели в дурном свете: они недостаточно серьезно относились к жизни, не проявляли трудолюбия в работе и не хотели ни в чем как следует разобраться. «И это не совсем их вина, — заметил Джо. — Им некому помочь во всем этом разобраться». Начиная с этой беседы Эдит перешла к первой стадии овладения Джо. Она стала позволять ему делать ей любезности. Эдит просила его заглянуть в магазин и забрать то, что она заказала. Когда он уезжал в Филадельфию, она давала ему мелкие поручения. Она спросила его совета, куда ей вложить небольшую сумму денег, и этому совету последовала. Она дала ему почитать свое письмо с соболезнованиями по случаю смерти ее пятиюродной кузины. Она попросила Джо помочь ей составить маршрут ее путешествия в Европу — путешествия, в которое она вовсе и не собиралась. А потом поразительно кстати — хотя этого она никак не планировала — у нее случился приступ острого аппендицита, и ее срочно прооперировали.

В то время удаление аппендикса еще не было рутинной операцией, как много лет спустя, и пребывание в больнице вызывало у людей серьезную тревогу. В те дни газеты, упоминая об операциях, обычно писали: «Пациент попал под нож хирурга», — анестезия проводилась с помощью хлороформа, а слово «больница» свидетельствовало о тяжелом состоянии пациента. Лошади, впряженные в карету «скорой помощи», шли шагом или легкой трусцой, а звон колокольчика, раздававшийся при нажиме на специальную педаль, носил скорее характер объявления, чем предупреждения. В карете рядом с пациентом сидели доктор и медсестра, и оттого, что вся команда продвигалась сравнительно медленно, окружающим разглядеть лица медицинского персонала не составляло никакого труда. На этих же лицах отражалась лишь серьезность их миссии, и больше ничего. Ни в поездке в больницу, ни в самой больнице не предвиделось ничего, что могло бы развеять страх или внушить кому-либо оптимизм.

Считалось общепринятым, что пациентов навещают только их близкие родственники. Пациентов в отдельных палатах это касалось так же, как и всех остальных, и это тем более касалось пациентки, которая была молодой незамужней женщиной. Когда Джо Чапин прочитал в газете, что Эдит увезли в больницу, он тут же отправился в офис к доктору Инглишу. Доктор рассказал ему, что это была ужасная операция и Эдит провела на операционном столе почти три часа. Следуя традициям своей профессии, доктор сыпал греческими и латинскими терминами, которых Джо совершенно не понимал, но на его прямой вопрос доктор Инглиш осторожно ответил, что Эдит будет жить, если только операция не приведет к непредвиденным осложнениям.