Вот так я жил – как штормовое море,

ликуя, сокрушаясь и круша,

озоном счастья и предгрозьем горя

с великим равнозначием дыша.

Из этого постылого покоя,

одну минуту жизни посуля,

меня потянет чёрною рукою

к себе назад всесильная Земля.

Тогда, обет бессмертия наруша,

я ринусь вниз, на Родину свою,

и грешную томящуюся душу

об острые каменья разобью.

1946

История

И современники, и тени

в тиши беседуют со мной.

Острее стало ощущенье

Шагов Истории самой.

Она своею тьмой и светом

меня омыла и ожгла.

Всё явственней её приметы,

понятней мысли и дела.

Мне этой радости доныне

не выпадало отродясь.

И с каждым днём нерасторжимей

вся та преемственная связь.

Как словно я мальчонка в шубке

и за тебя, родная Русь,

как бы за бабушкину юбку,

спеша и падая, держусь.

1966

Надпись на «Истории России» Соловьёва

История не терпит суесловья,

трудна её народная стезя.

Её страницы, залитые кровью,

нельзя любить безумною любовью

и не любить без памяти нельзя.

1966

Попытка завещания

Т.С.

Когда умру, мои останки

с печалью сдержанной, без слёз

похорони на полустанке

под сенью слабою берёз.

Мне это так необходимо,

чтоб поздним вечером, тогда,

не останавливаясь, мимо

шли с ровным стуком поезда.

Ведь там лежать в земле глубокой

и одиноко и темно.

Лети, светясь неподалеку,

вагона дальнего окно.

Пусть этот отблеск жизни милой,

пускай щемящий проблеск тот

пройдёт, мерцая, над могилой

и где$то дальше пропадёт…

1966

Сердце

Если мир треснет, трещина

Пройдёт через сердце поэта

Генрих Гейне

Мир был разъят и обесчещен,

Земля крутилась тяжело.

Ах, сколько их, тех самых трещин,

По сердцу самому прошло!

Оно ещё живёт покуда

и переваривает быт,

но, словно с трещиной посуда,

весёлым звоном не звенит.

Оно ещё стучит неплохо,

В нём не совсем погаснул жар;

Оно годится твой, эпоха,

Последний выдержать удар.

1968

Вечернее стихотворение

Последний час стучит всё ближе,

виднее заповедный срок,

и я в дверях беру не лыжи,

а неказистый посошок.