Угловатая худенькая девочка превратилась в прекрасную соблазнительную женщину, растроганно думал Роберт, стоя в темноте возле машины со своей драгоценной ношей на руках.

Облака, закрывавшие луну, на минуту рассеялись, и призрачное голубоватое сияние озарило лицо Холли.

Она чуть заметно напряглась и нахмурилась. У Роберта перехватило дыхание. Противоречивые чувства овладели им: с одной стороны, ему хотелось, чтобы она проснулась, пока события не приняли опасный оборот, а с другой…

Губы Холли приоткрылись, она еле слышно вздохнула, потом подняла руку и ухватилась за его рубашку, хмурясь все больше. Ресницы затрепетали — сейчас она откроет глаза! Но нет… К изумлению Роберта, она уткнулась лицом в его плечо. С ее губ сорвался тихий вздох удовольствия. Сквозь тонкую ткань рубашки он почувствовал тепло ее дыхания.

Собственная реакция поразила его: по спине пробежали мурашки, тело пронзила дрожь.

Когда-то давно, будто в прошлой жизни, Холли с девической стыдливостью целовала его шею, касалась ее губами с таким трепетом и благоговением, что он стискивал зубы и с трудом удерживался, чтобы не схватить ее в объятия и…

Теперь это желание захлестнуло его с прежней силой, но он уже не был столь эгоистичен, как в юности. Стремление подарить наслаждение Холли было гораздо острей, чем жажда собственного удовлетворения. Несравнимо большую радость он испытает от того, что сам будет ласкать ее, зная, что она принимает его ласки, жаждет их… жаждет его…и радуется этому желанию.

От наплыва чувств в горле у Роберта запершило, слезы обожгли глаза. Холли, Холли… Он поборол безумное желание немедленно разбудить ее и сказать, как сильно любит ее, как отчаянно тосковал по ней все эти годы.

Он решительно направился к входной двери ее дома.

В доме было тепло, уютно и чисто. Тяжелая занавеска из камчатного полотна с узорчатым рисунком закрывала дверь с внутренней стороны. На деревянном столе — глиняный кувшин с садовыми цветами, на оштукатуренных стенах — керамические светильники. В прихожую выходило несколько дверей, но Роберт устремил взгляд на лестницу. Деревянные ступеньки были тщательно натерты воском и тускло поблескивали в мягком сиянии ламп. Середину лестницы покрывала выцветшая ковровая дорожка, закрепленная старомодными металлическими прутиками. Ее расцветка — сочетание кремового и голубого — приятно радовала глаз и гармонировала с окружающей обстановкой.

Прижимая к себе Холли, Роберт начал подниматься наверх.

Я не делаю ничего плохого, уговаривал он себя, поступаю вполне разумно. Пусть лучше Холли проснется в своей кровати, а не в неудобном кресле в прихожей.

На втором этаже находилось несколько комнат. Только одна дверь была приоткрыта. Туда Роберт и направился — наверно, это спальня Холли.

Комната оказалась небольшой, но очень уютной. На деревянном комоде в углу Роберт заметил стопку аккуратно сложенного чистого белья. Небрежно брошенный на кровать махровый халат резко выделялся своей белизной на фоне приглушенных тонов лоскутного покрывала.

Прежде чем бережно опустить Холли на кровать, Роберт инстинктивно откинул покрывало: оно такое старое — вероятно, представляет большую ценность. Когда он освободил Холли из плена своих рук, она нахмурилась и пошевелилась, словно ей чего-то недоставало. Потом слегка поежилась — наверно, ей стало холодно.

Окно спальни было открыто. Роберт подошел к нему, прикрыл его поплотнее, задернул шторы и с любопытством огляделся. Все здесь выдержано в неярких тонах: персиковых, серых, голубых. Старинная мебель отполирована до блеска, на одном из комодов — глазурованный кувшин с букетом из засушенных цветов и трав.

На столике у кровати лежала большая потрепанная книга, очень древняя на вид. Роберт взял ее в руки и, прочитав название, улыбнулся. «Лекарственные травы» Калперера.

Ну разумеется. Этого следовало ожидать.

Холли все еще крепко спала. Вообще-то ему уже пора уходить, оставить ее одну. Свой долг он выполнил: доставил Холли домой в целости и сохранности. Больше ему здесь делать нечего. Нет никаких причин, чтобы остаться. И все же он почему-то не спешил, никак не мог себя заставить уйти. Он уже сделал шаг к двери, но заколебался и вернулся. Стоя у кровати, вгляделся в лицо Холли, потом протянул руку и коснулся ее лица, любуясь его точеными чертами, провел пальцем по тонким шелковистым бровям.

Его рука дрогнула. Роберт почувствовал угрызения совести: нельзя этого делать, он переходит все границы, вторгается в святая святых. Он мысленно перебрал все те причины, по которым должен немедленно удалиться, но все они вдруг потеряли смысл. Ему так хотелось остаться с Холли в тепле этой древней комнаты — немой свидетельницы человеческих страстей, хранительницы любовных тайн многих поколений. Эти стены, слышавшие немало вздохов и стонов, казалось, шептали ему: тебе незачем уходить, останься… Твое место здесь, рядом с этой женщиной, отныне и во веки веков…