Николай Гришин крутился на двух работах, брался за все халтуры, но было совершенно очевидно, что, даже если он будет работать по двадцать четыре часа в сутки – никогда не собрать им тридцать тысяч долларов – Оксана обречена.

… Танцор предложил пятьдесят тысяч. Пятьдесят тысяч баксов только за то, чтобы отключить на десять-пятнадцать минут освещение в тюрьме. Понимал ли инженер-электрик Гришин, зачем это нужно? Разумеется, понимал… Он без колебаний сказал: да, я могу это сделать. Но деньги вперед.

Пятьдесят тысяч долларов США – пять пачек, перехваченных желтыми резинками, – Гришин получил утром двадцатого апреля. Волнуясь, он пересчитал деньги. Слегка дрожали пальцы, лоб покрылся испариной. Танцор смотрел на него с презрением.

– Настоящие? – спросил электрик. Танцор усмехнулся и покрутил головой:

– Ты за кого нас держишь, брат? За идиотов?

– Да я…

– Поехали в обменник, – решительно сказал Танцор и повернул ключ в замке зажигания.

– Зачем?

– Бабки проверишь, Коля… что ж ты тормоз-то такой?

Проверка пяти купюр, выбранных произвольно по одной из пачки, подтвердила подлинность. Президент Франклин смотрел мудро и строго.

– Порядок, – сказал Гришин.

– Не совсем, – ответил Танцор и почесал щетину на подбородке. – Не совсем, Коля.

– А что такое?

– Нам нужны гарантии, что ты не сдашь нас, Коля.

– Какие?

– Пусть твои жена и дочка поживут у нас, Коля… пока наши люди не выйдут на волю.

Гришин побледнел.

– Как это? – спросил он.

– Очень просто, Коля. Нам заморочки не нужны. Жена и дочка будут у нас. Как только наши люди окажутся за стеной – мы твоих сразу привезем домой.

– Мы так не договаривались, – выдавил Гришин. – Мое дело – обесточить тюрьму на пятнадцать минут…

– Слушай внимательно, – жестко перебил Танцор. – Ты идиота из себя не строй. Ты с серьезными людьми дело имеешь. Девки твои будут у нас.

– Я… я отказываюсь.

Танцор захохотал. Электрик смотрел на него с испугом. Отсмеявшись, Танцор сказал:

– Ты что – дурак? Отказаться-то ты можешь. Но сколько после этого проживешь?

Аллу и Оксану отвезли на загородную виллу бизнесмена, которого доил Еврей. Бизнесмен проштрафился, пытаясь скрыть доход от реализации контрафактных кассет, и виллу у него отобрали в качестве штрафа. Двухэтажный особняк стоял посреди вишневого сада в двадцати километрах к северу от Суздаля.

Алла ничего не понимала, была напугана. Муж как мог успокоил, сказал: что так нужно, что все будет хорошо и даже лучше, чем можно себе представить. А завтра он все объяснит. Но тревога не проходила… А Оксане, наоборот, все нравилось: и большой шикарный автомобиль, на котором они поехали, и тетенька-милиционер, которая поехала с ними, и сад, и дом, и бассейн… все ей, глупенькой, нравилось.

Танцор высадил Гришина напротив кладбища, напоследок сказал:

– Да не ссы ты, Коля. Все будет хоккей. Вот, держи телефончик. – Танцор протянул электрику коробочку «Нокиа». – Кнопочка «1» – связь со мной. Кнопочка «2» – с девками твоими. Понял?

– Понял, – кивнул Гришин. – Куда их увезли?

– Да не ссы ты, говорю. Рядом они, в комфортных условиях. Под присмотром женщины. Периодически можешь им позванивать. Но злоупотреблять, конечно, не надо… понял?

– Понял, – убито произнес Гришин.

– Ништяк, земеля… На-ка вот часики. – Танцор протянул часы – неброский, но качественный «Ориент».

– Зачем? – спросил Гришин.

– А затем, что свет должен погаснуть ровно в час ночи. Не в «ноль пятьдесят девять» и не в «час ноль один». А ровно в час. Ну, давай-давай, Коля… иди. Да сделай вид-то попроще, поестественней.

Гришин сунул часы и телефон в карман потрепанной куртки и побрел к тюрьме. Танцор смотрел ему вслед тяжелым взглядом.

В кармане у Одессита завибрировал телефон. Одессит вздрогнул. Телефон, разумеется, принесли для Волка, но Волку совсем не с руки было держать его при себе… Одессит вздрогнул, достал трубку, прошептал:

– Алло… слушаю, алло.

– Передашь кому положено, – сказала трубка. – Все по плану. Понял?

– Понял, – прошептал Одессит. Спустя пять минут к нему подошел Волк. Глазами спросил: что?

– Все по плану, – произнес Одессит. Волк похлопал его по щеке. До отключения электричества осталось чуть больше двенадцати часов.

День тянулся невероятно медленно. В тюрьме вообще время движется по-другому, но в пятницу двадцатого апреля две тысячи первого года время для Таранова как будто остановилось… Слишком много было поставлено на карту.

Он уверял себя, что все нормально. Что все пройдет как надо… и отдавал себе отчет, что все зыбко и зависит от массы случайностей. Например, проведут шмон в камере, найдут «гранаты». Или струсит в последний момент электрик. Или… да тысяча «или» существует.