А Вася, предатель, стал издеваться, изображая:

— Я призрак Сбербанка!

Пал Тиныч ничего не ответил ни ему, ни Голодцу — рассказывал дальше, и постепенно к нему вернулась память. Целыми строками:

— Это к ЕГЭ, что ли? — осенило практичного Голодца. Но Пал Тиныч не ответил — он всё тащил и тащил детей за собой во тьму Шотландии, где королева всё никак не может смыть с рук кровавые пятна.

Про пятна понравилось даже Карпову.

— Так-то нормально, — снизошел он. — А зачем нам это, Пал Тиныч?

Лишь после финальных слов Пал Тиныч объяснил: он теперь будет каждый день рассказывать седьмому какую-то историю. Про ад, например. Или про белого кита. Хотят они про белого кита?

— Главное, не про белого китайца, — пошутил Вася МакАров.

Седьмой «А» ушел в недоумении. Вася задержался рядом со столом учителя и почему-то шепотом сказал:

— Полтиныч, я знал, кто такой Макбет. Но если бы признался при этих быдлах…

— Я понимаю, Вася. Не переживай.

Пал Тиныч и раньше усложнял свои уроки — он давал русскую историю, которая шла по программе, параллельно с европейской. Ему хотелось, чтобы у детей было объемное представление — три дэ, как сказал бы Вася. Теперь же он превращал каждую встречу с детьми в ликвидацию черных дыр и белых пятен — по крайней мере в седьмом, своем экспериментальном, как он его называл про себя, классе. Пал Тиныч старался впихнуть им в головы всё, что упало с корабля — и пошло на корм рыбам, все ценные знания, принесенные в жертву самодеятельности, тестам, интернету и заговору, всё, что он знал и мог им рассказать.

— Всё это есть в сети, — недоумевал Голодец, но Миша Карпов, которому чрезвычайно понравился Данте в вольном пересказе Пал Тиныча, заткнул его встречным вопросом:

— А ты, Гошан, будешь читать это в сети?

Пал Тиныч освоил наконец, на радость директрисе, интерактивную доску и показывал семиклассникам репродукции великих картин — группировал не по мастерам, а по сюжетам, чтобы было интереснее. И понятнее.

Рождество, видите? Младенец Иисус в яслях. Да, Вася, это тоже называется ясли. И обратите внимание: вместе с Марией, Иосифом, пастухами или волхвами (это волшебники, Вася) на каждой картине — осел и бык.

Электронная указка тычет в Боттичелли, Дюрера, Брейгеля-старшего и художника, чье имя звучит как у голливудского актера — Ханс Бальдунг Грин. И вправду, всюду эта парочка — осел и бык. Зачем они здесь?

— Это мы зачем здесь? — продолжал сердиться Голодец, и Карпову пришлось швырнуть в атлета учебником истории. Попал!

— Я думаю, — почему-то шепотом сказала Соня Голубева, — что осел и бык на этих картинах — для уютности.

— Почти! — возликовал Пал Тиныч. — Они согревали своим дыханием младенца.

— А почему она вообще в таких условиях рожала? — строго спросила одна из Крюковых, кажется, Настя.

Пал Тиныч начал рассказывать про царя Ирода, показал Гвидо Рени, Маттео ди Джованни — избиение младенцев. Большой серьезный заговор, в который поверил Иосиф.

Дети молчали, Вася подбрасывал в воздухе карандаш — он всегда что-то подбрасывал, говорил, это помогает ему думать. Он даже на физру ходил с карандашом, и Махалыч боялся, что кто-то из детей напорется на него глазом.

— Жалко младенцев, — всхлипнула вдруг Даша Бывшева.

А Даша Крюкова подошла к Пал Тинычу, когда он уже отпустил весь класс, и спросила шепотом:

— А дальше что было?

— Ты знаешь, Даша, что было дальше. Иисуса Христа распяли.

— Так этот Ирод его все-таки нашел? — гневно вскрикнула девочка, и Пал Тинычу вдруг стало стыдно, что он считал ее гарпией.

Он занимался с седьмым «А» три месяца — дополнительный урок каждый день, и никто не ворчал. Даже Голодец в конце концов сменил гнев на безразличие — иногда и он прислушивался к рассказам Пал Тиныча. История, литература, кино, география, музыка — без сокращений и ограничений. Для администрации у Пал Тиныча, если что, была легенда — они готовят сюрприз к Новому году. Как выкручиваться, историк еще не решил.

В середине декабря седьмой привычно завалился в кабинет истории, и Вася МакАров уже подпер рукой щеку, приготовившись слушать, как вдруг открылась дверь и на пороге появилась Кира Голубева. Она была в чем-то черном и опасно узком. Одно лишнее движение, и что-то черное лопнет по швам.

— Мама, ты мне обещала! — закричала Соня.

— Я обещала сделать всё для того, чтобы ты получила хорошее образование, — сказала Кира — каждое слово отмерено, как лекарство, которое дают в каплях. — Давно хотелось мне поприсутствовать на ваших дополнительных занятиях, Павел Константинович, не возражаете?