Но Екатерины Медичи больше не было, значит, не было дурных советов Генриху Валуа. Не было той, что распоряжалась судьбой Маргариты, как жизнью своей болонки, которая никогда не считалась ни с ее желаниями, ни даже со смертельной опасностью для дочери. Королевы-матери больше не было, значит, Маргарита свободна! Ну… почти свободна!

Господи, какое же это оказалось великолепное чувство! Ведь даже на расстоянии, даже сидя в своем орлином гнезде в Юсоне, она невольно все поступки соизмеряла с мнением далекой и враждебной матери. Только теперь Маргарита вдруг осознала, насколько они с матерью ненавидели друг дружку. Ненавидели и боялись — Маргарита всю жизнь, а королева-мать последние годы.

Именно из-за этого страха перед переставшей подчиняться в каждое мгновение жизни дочерью Екатерина Медичи старалась уничтожить королеву Наварры, а когда не удалось — хотя бы упрятать подальше с глаз. Маргарита не сомневалась, что проживи мать дольше, она смогла бы достать строптивую дочь и в Юсоне. Замок нельзя взять штурмом, но всюду может проникнуть подлый убийца с тем же ядом, изготовленным ловкими Руджиери. Получалось, что смерть Екатерины Медичи спасла ей самой жизнь?

Сознавать это было страшно и легко одновременно.

Теперь оставались два Генриха. Пожалуй, в пику Наварре король Франции мог выпустить пташку из юсонской клетки на волю и даже вернуть в Париж. Маргарита невольно, точно боевая лошадь при звуке трубы, подтянулась, будучи почти в полной уверенности, что теперь-то уж брат вернет ее обратно ко двору и они вместе попьют кровь Генриха Наварры. Обижаться на мужа Маргарите было за что.

Оставалось ждать, но ждать она уже научилась.

Однако Маргарита жестоко ошиблась, прежде всего в собственном муже, недооценив способность Генриха Наваррского при необходимости менять цвет, как хамелеон. Он легко переходил из одной веры в другую, так почему бы не перейти от вражды с королем Франции к дружбе с ним.

«Я обращаюсь к Вам как француз… Прошу Вас пожалеть государство… Не пора ли остановиться? Столько лет мы были слепы, безрассудны и безжалостны… В этот час я обращаюсь ко всем жителям этой страны, наблюдавшим за нашими безумствами. Я обращаюсь к дворянству, к духовенству, жителям наших городов и нашему народу — я взываю ко всем…»

Генрих Наваррский не рисковал взывать, пока были живы де Гиз и Екатерина Медичи, теперь стало безопасно.

Мог ли не откликнуться на такой призыв Генриха Наваррского Генрих де Валуа, тем более когда вокруг него одни враги, а сам король немыслимо ограничен в своих действиях? Генрих Валуа принял протянутую руку Генриха Наварры. Они встретились и обнялись со слезами на глазах. Получалось, что смерть королевы-матери словно освободила всех.

Два Генриха снова побратались в конце апреля.

Итак, этот год принес Маргарите серьезные изменения: в конце декабря по приказу короля был растерзан Генрих де Гиз и убит кардинал Лотарингский, в начале января умерла королева-мать Екатерина Медичи, в конце апреля помирились короли Франции и Наварры, ее брат и муж, за пару дней до этого погиб тюремщик маркиз Канийак, а немного позже его супруга.

Однако все эти события, кроме разве гибели Канийака, никаких изменений в судьбу Маргариты не принесли. Никто ее в Париж не звал и вернуться на трон не предлагал. Правда, и против ничего не замышлял тоже.

Несколько дней она размышляла над тем, хорошо это или плохо, и решила, что хорошо. Королева уже привыкла к Юсону, нашла свою прелесть в жизни наверху горы (окрестности видны прекрасно), обзавелась множеством знакомых из близлежащих имений, создала свой, пусть и маленький, двор, где царила во всем.

Королева решительным шагом обходила свои крошечные владения. В последние месяцы и даже годы она очень мало двигалась, просто потому, что в пределах замка простора не было, а спускаться и затем подниматься высоко вверх слишком трудно. Маргарита почти прекратила охотиться, помимо сложностей с подъемом в гору существовала опасность покушения во время охоты. В результате передвижения королевы были существенно ограничены, и она начала попросту толстеть!

Всегда склонная к полноте, как мать, Маргарита тем не менее в юности и молодости умудрялась оставаться изящной и даже очень тонкой в талии. Теперь, мало двигаясь, мало танцуя (не с кем), она много и с удовольствием ела и спала. Результат не замедлил сказаться.

И все равно королева была подвижной. Герцогиня де Юзес и Рене Портай, занимавшийся в замке всем подряд, едва поспевали за Маргаритой.

— Рене, — палец королевы ткнул в обшарпанное здание часовни, — что это?!

— Часовня, мадам, — удивленно пожал плечами тот.

— Я вижу, что часовня. Почему она так ободрана?

— Потому что давно не ремонтировали.

Логика в словах Рене, несомненно, была, но королеву она почему-то не устроила. Сердито фыркнув, Маргарита распорядилась:

— Отремонтировать срочно! Если я здесь, значит, должна слушать мессы каждый день!

Со следующего утра вокруг часовни и внутри нее суетилось множество работников. Довольно скоро здание приобрело вполне приличный и даже симпатичный вид, внутри тоже все обновили, и королева с придворными слушали мессы каждое утро.