Тело все еще плохо его слушалось, особенно шея, которая совсем не ворочалась. Видимо, затекла от довольно неудобного лежания на плотно набитом соломой мешке. Николя попытался, насколько мог, скосить глаза сначала в одну сторону, потом в другую, чтобы определиться на местности. Но ничего, кроме чахлого кустарника, редевшего вдоль дороги, он не увидел. Зато уловил краем зрения фигуры трех измайловцев, которые верхом следовали за повозкой. Николя успокоился и прикрыл уставшие глаза.

Наверное, Николя вновь впал в забытье, так как, когда он в очередной раз открыл глаза, ему почудилось, что «порвалась связь времен», как говорилось в запрещенной пьесе. [3]

Над его головой ослепительно сияло солнце, излучавшее такой яркий и, главное, ровный свет, какого ему до сих пор видеть не приходилось. Прошло некоторое время, прежде чем Резанов понял, что это вовсе не солнце, а какой-то светильник. Правда, весьма необычный. Тут он опять вспомнил про Роджерсона, который как придворный лейб-медик сопровождал Екатерину в путешествии. «Небось аглицкий светильник-то…» — почему-то с раздражением заключил Николя.

Далее, когда хоровод темных пятен в его глазах пошел на убыль, он различил, что были это вовсе не пятна, а головы. Какие-то люди склонились над ним и что-то делали. Что именно, Резанов не определил, потому что не только ничего не чувствовал, но даже не мог пошевелиться. Странные люди были в колпаках, надвинутых по самые брови, а рот и нос у них закрывали широкие повязки.

«Турки, что ли?» — мелькнула у Николя одинокая мысль, но додумать ее он не успел. Один из странных незнакомцев, заметив, что Николя пришел в себя, накрыл его рот и нос какой-то склянкой, от которой тянулась гибкая трубка, и Резанов вновь ухнул в черную бездну.

Наше время. Санкт-Петербург. Набережная Мойки,

дом 72

Дмитрий и Марго давно облюбовали это кафе, которое по иронии судьбы располагалось в особенном для них доме. Именно здесь находилось когда-то Управление делами Российско-Американской компании. На особняке висела табличка, гласящая о том, что здесь в двадцатых годах девятнадцатого века располагалась редакция альманаха «Полярная звезда» и жил декабрист Кондратий Федорович Рылеев. Ни о компании, ни о должности, которую он в ней занимал, ничего не упоминалось.

Спешащие по своим делам пожилые ленинградцы и молодые петербуржцы по большей части даже представления не имели, какие здесь когда-то разворачивались драматические события, в гущу которых благодаря провидению Дмитрий и Марго были заброшены так неожиданно и таким мистическим образом. Провидение, впрочем, имело свое, прочно укоренившееся между ними название — Аномалия. [4]

Все началось утром того памятного дня, когда Дмитрий чуть было не проспал поездку в аэропорт. Он должен был лететь в Америку, на съемки репортажа об истории бывшего русского поселения Форт Росс в Калифорнии. Вернее, проспать бы он не проспал — Фима, его оператор, и Марго, которая исполняла в их маленькой съемочной группе обязанности администратора и заодно звукорежиссера, — не позволили бы. Они заехали за ним по дороге в аэропорт. Но реальная угроза опоздать на рейс в Сан-Франциско была.

Виной всему была ночь, которую Дмитрий провел накануне. Он до сих пор не совсем понимал, как оценить события, произошедшие тогда, а точнее, их последствия. Он что-то не припоминал, чтобы когда-либо в своей жизни проваливался в такой беспробудный сон, как это случилось с ним в ту памятную ночь. Бывало, что перебирал с выпивкой, с кем не бывает. Но Дмитрий уже давно не юнец, организм свой изучил и управлял им вполне сносно. Добрался же он как-то до сорока лет, да еще и сумел сохраниться так, что больше тридцати ему никто не давал. И не только девушки. Впрочем, женский пол, как он уже давно заметил, вообще плохо разбираются в мужском возрасте — может быть, потому, что возраст мужчин интересует женщин в последнюю очередь.

В общем, как бы там ни было, а случившийся с ним конфуз, который ему удалось тогда «успешно» скрыть от своих друзей, продолжал сидеть где-то в глубинах его души достаточно ощутимой занозой, при этом генерируя какое-то необъяснимое беспокойство.

Теперь, когда у Дмитрия наконец появилось время и не надо было думать о выживании, он все чаще возвращался к событиям той ночи. Более того, он интуитивно чувствовал, что тот его беспробудный сон мог быть как-то связан с последовавшими за ним событиями.

Марго он пока о своих переживаниях не рассказывал. И не потому, что пришлось бы объяснять наличие в этой истории Лены, своей бывшей пассии, — участницы той ночи. Марго о Лене знала, их знакомство произошло у нее на глазах, и было это еще в те времена, когда у Дмитрия и Марго были рабочие отношения, без всякого намека на какой бы то ни было «служебный роман». А потому, что у него самого вопросов пока было больше, чем ответов. И главным среди них был вопрос о непонятном исчезновении Лены после той ночи.