«Не-е, не хранцуз, — задумчиво почесал затылок дядя Прохор, — голландец небось, ядри их в дышло! Точно он, еретик!» — почему-то обрадовался он, как будто встретил старого знакомого.

Что такое «еретик», дядя Прохор не знал. Он позаимствовал это слово от своего фельдфебеля, когда, еще будучи о двух ногах, служил на далеком Балтийском море. Но более удивительным оказалось то, что незнакомец, по всей видимости, был на постоялом дворе не в первый раз, хотя дядя Прохор как сторожил его что-то не припоминал.

Как бы там ни было, а гость уверенным шагом, не обращая ни малейшего внимания на лужи и грязь и даже с явным удовольствием шлепая по ним, направился прямехонько к тому самому флигелю, из которого всего-то с четверть часа назад съехали лейб-гвардейцы с раненым.

«Опа! — вдруг пронеслось в мозгу дяди Прохора. Будучи калекой, он в отличие от других на работе не надрывался и потому сохранил еще проблески былой сообразительности. — Никак за покойным дохтуром…» — смекнул дядя Прохор.

В покоях, которые еще недавно занимал раненый Резанов, баба с толстым лицом домывала пол, пятясь задом к двери. Фыркая, как лошадь, пытаясь сдуть с потного лба упавшие пряди волос, она, кряхтя, распрямилась и обернулась на звук хлопнувшей входной двери. Шаги, прогремев по скрипучим половицам коридора, на мгновение задержались перед комнатой несчастного доктора. Там в ожидании попа, который вот-вот должен был подойти из ближайшего прихода, лежал в окружении свечей покойник.

Скрипнула открываемая дверь. Пришелец, видимо, постоял в задумчивости над безвременно усопшим. Затем звук шагов раздался вновь. На этот раз уже в направлении комнаты, в которой застыла с тряпкой в руке притихшая потная баба.

Наконец, согнувшись в дверном проеме из-за высокой шляпы, в комнату вошел незнакомец. Баба тихо всхлипнула и выронила тряпку. Незнакомец и без шляпы-то был гигантского роста. А в ней ему даже пришлось согнуть чуть набок шею, чтобы поместиться под низким потолком избы.

На бабу вперились два черных, как угли, глаза. Тонкие усы вразлет и козлиная бородка на смуглом лице тоже к себе, прямо скажем, не располагали. А наклоненная к плечу шея делала его похожим на гигантскую хищную птицу, нависшую над своей жертвой. Это ощущение только усилилось, когда незнакомец, взмахнув полами плаща, высвободил руки. Глядя на бабу не предвещающим ничего хорошего взглядом, незнакомец хрустнул костяшками пальцев, сжимая их в кулаки. Казалось, вся его фигура источала невиданную демоническую ненависть.

Баба вдруг тихонько завыла и стала креститься. Из ее глаз-щелочек по круглым щекам потекли слезы. Но на незнакомца это не произвело никакого впечатления. Не удостоив ее более своим вниманием, он шагнул на середину комнаты, беспардонно измазав в навозе только что вымытый пол, и достал из-за пояса какой-то предмет.

Предмет засветился в его руках, отбрасывая на стены комнаты широкий луч зеленоватого цвета. Луч развернулся на стенах, полу и потолке в некое подобие сетки. Незнакомец стал медленно обводить комнату своим адским светильником.

«Души человеков в сети заманивает, дьявол!» — мелькнула последняя связная мысль у окоченевшей от ужаса бабы.

Медленно шаря по стенам комнаты своим лучом, незнакомец медленно поворачивался вокруг своей оси. Светосеть неумолимо приближалась к углу с образами. Баба вдруг громко икнула за спиной незнакомца. Дойдя до иконы Божьей Матери с горящей перед ней лампадкой, светосеть окрасилась в красный цвет.

Незнакомец удовлетворенно хмыкнул, все так же молча убрал источник адского света и шагнул к образку. Скованная ужасом, как параличом, баба стала, подвывая, тихонько раскачиваться, как в трансе. Незнакомец пошарил руками по полке, на которой стояла икона, и достал какой-то маленький предмет. По всей видимости, это было именно то, что он искал, потому что, опять удовлетворенно хмыкнув, он поднес предмет поближе к глазам. Это был небольшой цилиндр размером с перстень. Только отверстие, через которое перстень обычно надевается на палец, занимал полированный кристалл. Наконец, «дьявол» убрал предмет и повернулся к бабе.

Как ни странно, она тут же перестала выть. Даже как-то приосанилась. Вытянувшись и расправив плечи, она отерла слезы с круглых щек, сдавивших нос, и, повернувшись к иконе, три раза широко перекрестилась. Затем, шмыгнув носом, баба закрыла глаза и замерла.

Незнакомец с интересом наблюдал за ее приготовлениями. Наконец, когда баба затихла в отрешенной успокоенности, он сделал к ней шаг. Пальцы в черных перчатках с некоторым трудом нащупали шею своей жертвы. По-видимому, незнакомец был недюжинной силы, ибо его жертва хрипела и дрыгалась всем телом, а он даже не пошатнулся. Более того, он, кажется, даже приподнял ее над полом, и похоже, что без видимых усилий.