— Примитивно, чёрт побери, но здорово! — заявил он при виде пароходов, которые по царскому указу сочтены были памятью об укощении декабристских бесчинств, а не практическим оружием, оттого водружены на постаменты. — Так-так, простейшая одинарная машина на каждое колесо, отдельный регулятор давления на правый и левый цилиндр, передние колёса поворачиваются сами… Нет конденсатора Уатта, посему сзади бочки для воды, ручной насос для закачки в котёл, угольная яма, — последние реплики зазвучали глухо, потому как Джон нырнул внутрь железного корпуса, рискуя окончательно перепачкать шотландский плащ-разлетайку. Он словно пытался доказать окружающим, что аккуратность в одежде отнюдь не числится среди малого перечня его достоинств. — Вижу, предохранительный клапан есть, а манометра нет. Рисковали отчаянно, доложу я вам. И трансмиссия разрушена основательно. А орудие? Целая батарея!

Аносов, в строгой шинели горного инженера, аккуратный и подтянутый как флотский офицер, ожидал снаружи, делая знаки потерпеть солдатам Кремлёвского батальона, негодующим, что иностранец непочтительно залез в историческую достопримечательность.

— Снимаю шляпу. Но перед смелостью и находчивостью, а не инженерным искусством. Держу пари, сие художество проехало не более мили?

— Около того, мистер Мэрдок.

Шотландец спрыгнул с высокой подножки и отряхнул руки, потемневшие от угольной пыли. По чести сказать, его шляпа и плащ тоже нуждались во встряхивании.

— Я понял, что приехал куда следует, мистер Аносов. Вы, русские, готовы ставить паровой мотор на дилижансы, даже закованные в панцирь. Вам нужны эффективные и экономические паровые машины для дилижансов, локомотивов и морских судов, о'кей? А также для заводов и шахт. Я помогу сделать их правильно, по-английски. И даже лучше, чем у меня на Родине. Вы, русские, не придерживаетесь британских правил, которые могут быть абсолютно дурацкими. Я вам рассказывал историю локомобиля моего отца?

«Двести раз», — взвыл про себя Аносов, без иллюзий полагая, что не отвертится выслушать её в двести первый. И не ошибся.

— Не желая пугать сограждан, отец пробовал испытать его ночью и на улице городка случайно встретил пастора. Тот, увидав самоходную повозку, пышущую огнём и жаром, плюющуюся паром и дымом, вдобавок — воняющую горелой смазкой, решил, что на грешную шотландскую землю пришёл сам дьявол, и кинулся с палкой изгонять его.

— Интересное представление у ваших соотечественников о нечистом, — вежливо поддержал разговор Павел Петрович. — Его можно изгнать палкой?

— Дикари!

Первый раз это слово Аносов услышал применительно к французам, потом — к русским, англичанам, немцам… Постепенно усвоил, что «дикарями» в понятии шотландского инженера не являются лишь носители фамилии Мэрдок.

— Отца избили, — продолжил тот. — Повозку разломали, не дали работать нормально. Он умер в нищете, несмотря на премии от использования Уаттом его изобретений. Мизер! Мошенник озолотился, нам остались крохи. Услышав про самоходные повозки на британских улицах, парламент принял специальный билль, гласящий, что перед такими машинами обязан идти человек, размахивающий красным флагом и дующий в сигнальную дудку, а скорость в городе не может превышать двух миль в час! Оттого ничего подобного вашим пароходам в Англии не построят, а потом будет поздно. Я покажу этим лондонским снобам! Увидите, мистер Аносов.

Из Москвы инженерно-изобретательская компания отправилась в Нижний Тагил на Выйский завод, на родину пароходов. Там, где вдосталь металла и немного привозного угля, есть печи для плавки, Государь постановил строить цех по выделке паровых машин, котлов, конденсаторов и прочих премудрых штук, в кои вникать не изволил, приставив к делу смышлёного, хоть молодого ещё младшего брата, великого князя Анатолия Николаевича, надзирать и ума-разума набираться.

Увидав после вояжа по российской глубинке оснастку Выйского завода, Мэрдок тридцать раз выкрикнул любимое «сэведжес» (дикари) и засел за перечень потребного. Свой составили Черепановы, Аносов, Кулибин, оттого полная «сказка» с описью снастей, чуть не на пуд золота ценой, легла под светлы очи великого князя. Он погрустил и принялся писать челобитную брату, растолковывая, что без новейших токарных станков, а также вальцов, резцов, тисков, напарей, долот прямых да желобчатых, пуда варовых верёвок, молотков разных специальных, и прочего, и прочего Европу никак в паровом деле не перегнать.

Пока медленно и неторопливо, как многое на Руси делается, «срочно» возводился цех да ожидались снасти заграничные и местные, Пётр Иванович Кулибин свою лепту внёс. В отличие от хамоватого шотландца, застенчив он был и шепнул о замысле на ухо Аносову, тот — великому князю. И уж только после вынесли они это на общую думу, переводя Мэрдоку на английский язык.

— Мельничное колесо в Спровстоне упирается не просто в лунку, а в желоба, на которые шарики всыпаны, — робко начал Кулибин. — Стало быть, тяжёлый шип жернова о камень или железо не трётся. Он катается подобно тому, как в старину на переволоках корабли тащили — не по земле, а катили на брёвнах. В пароходах валы шестерён крутились в обыкновенных отверстиях, часть работы растрачивая. А отверстия уширились, расточились, стало быть, точность посадки механизма ушла.

— Иес! — сказал шотландец, услышав перевод. — Подушка под ось у нас называется «берин», а катающиеся кругляши — «ролл». Я знаю, о чём говорит мистер Кулибин. Только для двигающихся экипажей даже в Англии «берины» не использовали.

— Подушка под шип, — прокомментировал иностранный опыт Аносов. — Слова «берин» и «ролл» не приживутся у нас. Выходит — подшипник. Господа Черепановы, пришла пора! Получайте самое лучшее железо и дерзайте. Токарный станок в вашем ведении.