Марк вспомнил, как Порция говорила о тяге ее мужа к игре. Все оказалось еще хуже, чем она думала. Марку стало очень жаль свою подругу. Этот брак был плохим союзом. Навязанный Порции по политическим соображениям, он сделал ее женой никудышного человека, мота, чьим единственным талантом была способность проигрывать в кости. Марку стало грустно. Если Квинт будет так продолжать, он сделает Порцию еще более несчастной. Мало того что ему не везло, так у него еще и здравого смысла не хватало.

Только совсем отчаявшийся или глупый человек будет занимать деньги у таких, как Децим. Марк слишком хорошо усвоил этот урок, который стоил Титу жизни и всего, что он имел. Теперь Децим нашел новую жертву, и кто знает, чем все это кончится.

Лупу велели оставаться в простой лачуге вблизи от главного строения в центре лагеря. С каждым днем он боялся все больше. Несмотря на доброе отношение к нему Мандрака и обещание, что он никогда больше не будет рабом, Луп чувствовал, что с ним обращаются как с пленником. Из двери ему была видна самая большая хижина в лагере, которая принадлежала Бриксу. Построенная из камней, скрепленных смесью навоза и земли, крытая соломой, она сильно отличалась от красивых вилл римских аристократов, но в данных обстоятельствах казалась дворцом. Вокруг нее стояла дюжина вооруженных пиками и щитами охранников. Еще один сторожил Лупа.

Наконец однажды вечером его позвали к командиру и велели подождать у входа в хижину, пока ему не разрешат войти. Розовая полоска заката скрылась за вершинами гор, и, когда угасающий свет принял голубой оттенок, долина погрузилась в тень. Вокруг хижины мятежники раскладывали костры, но никто не пытался зажечь их. Ждали, когда погаснут последние лучи солнца.

Дрожа от холода, Луп спросил у своего сопровождающего:

– Почему они не жгут костры днем?

Человек кивнул на небо:

– Дым. Если мы зажжем костры, то есть опасность, что дым увидят и кто-нибудь любопытный придет проверить, что здесь происходит. Поэтому до ночи костры не горят. Так приказал Брикс. Кто ослушается, тот будет публично выпорот.

– О-о…

Несмотря на прежние уверения Мандрака, что с Лупом ничего не случится, он боялся окружавших его людей. По всему выходило, что их вожак правил своими сторонниками с помощью железной дисциплины, несмотря на то что их объявили свободными. Холодный горный воздух проникал сквозь плащ и тунику Лупа. Руки и ноги стали неметь. Он вдруг понял, что думает о Марке и других, которые, наверное, сейчас укрыты в каком-нибудь уютном доме в Аримине. При мысли о друге Лупу стало грустно. Вот Марк не боялся бы так, как он, или хотя бы не подавал виду. Он сильный, храбрый. Луп знал, что он лучше справился бы с этой ситуацией, если бы Марк был рядом. Но Марка не было. Не было ни Феста, ни Цезаря. Луп остался один. Без сомнения, товарищи считали его мертвым, похороненным под лавиной. Лупу стало так жалко себя, что слезы выступили на глазах. Но он быстро смахнул их, сердясь на себя за эту слабость. «Марк никогда бы так не испугался», – сказал себе Луп. Он должен больше быть похожим на своего друга. Не показывать страха и завоевать уважение людей, которые взяли его в плен.

Наконец, когда на холодном небе показались звезды, из хижины вышел Мандрак, огляделся и кивнул охраннику у ближайшего костра:

– Теперь уже достаточно темно. Зажигайте костры.

Он посмотрел на Лупа и вернулся в хижину. Охранник немедленно вынул из висевшего на плече мешка трутницу и опустился на колено перед хворостом, уложенным конусом. В основании конуса были сложены сухой мох, солома и сучья. Послышался стук кремней, и мелкие искры упали на обуглившуюся тряпку внутри трутницы. Слабое сияние осветило лицо человека, когда он стал раздувать огонь, чтобы тот перешел и на другие кусочки ткани. Потом он добавил несколько щепоток сухого мха и вытряхнул содержимое трутницы на щепки в основании костра. Огонь с треском распространился оранжевыми языками пламени. Один за другим загорелись другие костры, рассеивая мрак долины и освещая розовым светом маленькие фигуры, потянувшиеся к теплу.

– Можно мне туда? – Луп кивнул в сторону костра, где стояли несколько охранников с пиками на плечах и грели руки у огня.

Охранник с сожалением посмотрел на огонь.

– Мне приказали держать тебя здесь, пока не позовут. Впрочем, не думаю, что это может повредить. Пошли. Но ничего не пытайся сделать. Я буду следить за тобой, парень.

– Пытаться сделать? – горько усмехнулся Луп. – И куда я убегу? Из этой долины есть только один путь, и он строго охраняется.

Охранник уставился на него:

– Все равно. Никаких подозрительных движений, ладно?

Луп кивнул, и человек пикой показал на костер. Они пересекли площадку и присоединились к другим охранникам. Один из них взял бурдюк с вином и пустил его по кругу. Охранник Лупа сделал глоток и удовлетворенно вздохнул:

– Ах! Это греет душу. На, мальчик, глотни.

Он протянул бурдюк Лупу. Тот немного помедлил, но взял бурдюк и кивнул в знак благодарности. Вынув пробку, он понюхал содержимое и невольно сморщился: в нос ему ударил резкий кислый запах. Охранники засмеялись, заметив его реакцию, и Луп постарался принять бесстрастный вид. Решившись, он поднес горлышко бурдюка ко рту и запрокинул голову. Сначала ничего не произошло, а потом вино полилось в рот, обжигая язык. Луп опустил бурдюк и стал отплевываться, а сидящие вокруг костра засмеялись.

– Кислятина, да? – сказал охранник. – Даже для нас, не привыкших к винам самых богатых домов в Риме.

Он показал на простой, но хорошо сшитый плащ Лупа.

– Ты – домашний раб. Наверное, рос, питаясь вкусными остатками со стола хозяина. Никогда за всю жизнь не выполнял тяжелую работу, я прав?

Луп сердито посмотрел на него, покраснел, но не посмел ответить.

– Я так и думал, – кивнул охранник. – Но теперь ты ничем не лучше нас. Мы все здесь одинаковые, парень. И ты будешь драться вместе с нами, когда придет время.