На губах Шевцова появилась довольная улыбка.

— А может, подождем с борщом, куда он от нас денется-то?

Его рука, видимо, подчиняясь языческим знакам, которыми был расшит домашний халат, потянулась к отвороту, под ним призывно выглядывала верхняя часть груди. Виолетта никогда не носила лифчика, и поэтому при каждом шаге ее телеса возбужденно колыхались.

— Но-но! — запротестовала Виолетта, отстранившись. — Ты даже ботинок не снял.

Улыбка Шевцова сделалась еще шире:

— Для этого совсем не обязательно снимать ботинки. Разве не так?

— Господи, ты невыносим, — нахмурилась Виолетта. — Неужели у вас в милиции все, как это сказать… такие озабоченные.

— Нет, я единственный, — признаваясь, прошел в комнату Шевцов.

Из кухни шибануло запахом борща. Еще пахло разваренным мясом и специями. В Виолетте красивая внешность очень гармонично сочетались с даром обыкновенной домохозяйки.

— Не забудь помыть руки! — строго наказала она.

Наверняка в начальных классах она была санитаркой и перед занятиями придирчиво осматривала руки озорников мальчишек и заглядывала им в уши.

— Будет сделано, — охотно согласился Шевцов, направляясь в ванную комнату, чувствуя, как от усилившегося аппетита рот наполнился липкой слюной.

— Когда я выгуливала Графа, ко мне подошел мужчина и представился твоим старинным другом.

Из-за напора воды слов было почти не разобрать, Шевцов распахнул дверь и поинтересовался:

— Как его звали?

Из кухни раздавался стук кухонного ножа — наверняка Виолетта шинковала какую-то зелень, до которой Вадим был особенно слаб.

— Он сказал, что зовут его Стась Куликов.

Смысл произнесенных слов дошел до Шевцова не сразу. Виолетта по-прежнему стучала ножиком, раза два громыхнула посудой, видно, раскладывая тарелки на столе. Но теперь все это было несущественно, опасность просочилась через порог некогда спокойного и мирного дома и замерла где-то в углу дремлющей гадиной.

В глотке мгновенно пересохло. Он вышел из ванной и намыленными руками ухватился за плечи Виолетты.

— Что ты сказала? — просипел он.

Девушка, не ожидавшая столь разительной перемены, со страхом взирала на побелевшее лицо Шевцова.

— А что случилось? Ты меня пугаешь.

— Да говори же ты наконец, — затряс он ее плечи с такой силой, что голова ее, как у китайского болванчика, зашаталась из стороны в сторону.

— Сказал, что он твой давний знакомый и зовут его Стась Куликов. Что все-таки случилось, ответь ты мне, наконец!

Лицо Виолетты напряглось — теперь прежнюю Дюймовочку напоминали лишь огромные синие глаза. Шевцов обхватил девушку за плечи, прижал к груди и с интонацией, о которой Виолетта даже не подозревала, заговорил:

— Ну прости меня, прости. Я виноват. Я не хотел тебя пугать. Господи, зачем я все это затеял, зачем я тебя втравил в это дело! Но как он узнал?! — Виолетта обмякла и тонко попискивала у него на груди, вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы. Шевцов чуть отстранил ее от себя и все тем же напряженным голосом, заглядывая в мокрые глаза девушки, спросил: — Как он выглядел?

— Молодой… Лет тридцать пять. Немного выше среднего роста. Шатен. Улыбчивый.

— Это он, не продолжай. Чтобы ты знала впредь, это очень страшный человек. Не хочу тебя пугать, но если ты еще раз увидишь его, беги без оглядки. Ты поняла меня?

— Да, — тихо сказала Виолетта.

Дюймовочка повзрослела, в этот раз слез в ее глазах Шевцов не увидел:

— И прошу тебя, сними ты этот халат!

— А халат-то здесь при чем? — вскинула удивленно брови Виолетта, оправившись от шока.

— Да просто он мне не нравится! От него всегда одни неприятности.

Несколько секунд Виолетта безмолвствовала, напоминая изваяние. А потом, скинув пальчиком с плеч злополучный наряд, предстала нагой, готовой для шабаша. Глаза горящие, с металлическим отливом, сейчас она напоминала божество. Некий одухотворенный посредник между добром и злом.

Шевцов едва не задохнулся от увиденного.

— Ну, у тебя всегда был колоссальный дар убеждения, — восторженно воскликнул он, сграбастав Виолетту за плечи.

— Там остынет борщ, — предупредила она, нерешительно уворачиваясь от его настырных и по-кошачьи поспешных мужских ласк.

— Теперь это уже неважно, — ткнулся Вадим губами в шею любимой, выпивая ее до дна.

— Господи, только не на пороге, — не на шутку забеспокоилась Виолетта, слабея в коленях, — иначе крики радости будут раздаваться по всему подъезду.