Шрифт:
Входить в первую брачную ночь с якорем-Французским Валерии страшно не хотелось. Из порядочности и суеверия (что в наше время одно и то же) она решила сейчас же покончить со старой любовью.
Французского она нашла на своем диване — он там жил. И очень неплохо. Валерия долго сидела рядом, напряженно молчала, он же развлекал себя прессой и хозяйки дивана не замечал. Наконец она собралась с духом и выпалила:
— Толя, я другого люблю.
— Любовь — хорошая штука, — не отрывая глаз от газеты, философски заметил он и вежливо сообщил: — Рад за тебя.
— Ты не понял! — рассердилась Валерия, храбро выставляя на стол шампанское. — Я в ближайшее время замуж за него выхожу.
Французский нехотя отложил газету:
— А как же я?
Она промямлила, пряча глаза:
— Ты все равно только лежишь на диване. Другой диван без труда найдешь.
— Да-ааа?!
— В условиях капитализма выбор диванов велик, — успокоила его Валерия.
И тут-то глобально равнодушный Французский обнаружил недюжинный темперамент. Он вскочил, грохнул по столу кулаком и завопил:
— Но я хочу лежать на твоем! На твоем, черт возьми, диване! Понимаешь?!
— Но почему именно на моем?
— Я привык!
Заметив, наконец, стоящее на столе шампанское, Французский так же мгновенно успокоился, как и распалился.
— А это зачем? — спросил он.
— Прощаться, — робея, призналась Валерия.
— Хорошо, будем прощаться, — неожиданно охотно согласился Французский и уже вдохновенно скомандовал: — Открывай!
Валерия послушно и не слишком умело начала откупоривать бутылку. Французский с молчаливой брезгливостью наблюдал. В конце концов он не выдержал и с криком: «Кто так открывает?!» — вырвал бутылку из рук Валерии.
Когда выпили по бокалу, он спросил:
— Как его зовут?
— Рафик.
— Брюнет?
— Брюнет.
— За что ты его полюбила?
— Он сказал, что у меня необыкновенно стройные и красивые ноги.
Французский с удивлением посмотрел на Валерию и спросил:
— Это все?
Она пожала плечами, и, не зная что отвечать, повторила:
— Он сказал, что у меня необыкновенно стройные и красивые ноги.
— Разве я этого не говорил? — поразился Французский.
Валерия грустно покачала головой:
— Нет.
— Ну, так и говорить не буду, поздно. Послушай лучше поучительную историю. У его жены были худые и кривые ноги, поэтому он чужие хвалил. Но когда эти ноги от него ушли, он побежал за ними. Смешно?
— Глупо, — рассердилась Валерия. — Я его люблю, он мне нужен.
Французский усмехнулся:
— Сокровище, знаешь что такое жизнь?
— Знаю, — отмахнулась она, — жизнь, это накопление опыта ценой утрат удовольствий.
— Мимо. Мимо, сокровище, мимо. Опять мимо. Жизнь — это процесс мучительного приобретения того, в чем нет нужды.
Французский налил вторую порцию шампанского, залпом осушил бокал, сказал: «Жаль, неплохой был диванчик», — и ушел.
Валерия подавила легкую грусть и сама позвонила Рафику.
— Приезжай! — бодро сказала она.
И он тотчас за ней приехал.
Потом был ее триумф: ресторан, стол нетронутых блюд, песни одна за другой, для нее, все для нее, признания в любви (в основном его, она стыдливо молчала)…
Валерия была слегка пьяна. Рафик поглядывал на часы. Наконец он сказал:
— Пора!
И, словно бывалый командир новобранцев в бой, с храбрым нетерпением повел на брачное ложе невесту.
Это была настоящая ночь любви. Таких ночей не знала Валерия. То, на что был способен Рафик, думается, и Казанова не мог.
Валерия вдруг прозрела: оказывается Эркан — актер погорелого театра с этой своей дурацкой бомбой. Рафик! Только он оказался способен унести ее в заоблачные выси женского счастья-блаженства! Это был рай на земле! Фантастика! Сказка! И много-много всего, не передаваемого словами!
Очнувшись, Валерия увидела на полу разорванную блузку, очень дорогую блузку — результат патологической экономии и двухнедельных голоданий. Валерия не расстроилась, а откинулась на подушку и воскликнула:
— Я опять счастлива и из этого заблуждения меня не выведет даже утрата всего гардероба!
— Драгоценная! — закричал Рафик. — Каждый день буду покупать тебе новую одежду, а ночью рвать ее! Рвать! Рвать прямо на тебе! Скажи, что ты хочешь?
— Порви на мне норковую шубу, — проворковала Валерия.