— Но почему вы не написали об этом?

— Сначала потому, что был молод и глуп. Хотел узнать больше и сразу потрясти мир своими открытиями. Потом, когда поумнел, то уже знал так много, что мне не поверили. Историей его страны, — он снова кивнул в сторону портрета, — хотели заниматься многие, а доказательства были только у меня. Знаешь, что сделали с моей первой рукописью? Это был научный трактат, а его издали как фантастическую повесть. Я чуть не сошел с ума. Подал в суд, и меня же объявили безумцем. Вторую книгу вообще отказались печатать. А когда я решил издать книгу сам, у меня уже не было денег оплатить издание.

— Неужели в целом мире не нашлось никого…

— Молчи… И твоя страна не пожелала бы иметь дела с сумасшедшим. Требовали доказательств подлинности всего, что хранится здесь. Это было кощунством. Я готов перегрызть горло тому, кто не верит, но не унижусь до доказательств, что я не лжец.

— Какие доказательства? Разве эти памятники не говорят сами за себя? Я не специалист, но…

Старик презрительно усмехнулся.

— Это видно, — пробормотал он, вытирая слезящиеся глаза грязным платком, — это-то видно… А вот те, кто понимает, им нужны доказательства! Они знают, что старый ди Ривера после смерти Жака Дюваля всю жизнь работал один. У него нет свидетелей. Он мог подделать документы, музейные книги. Он мог своими руками изваять все эти колонны, орнаменты, арки, хода камнеточцев, руку девушки. Хе-хе-ха-ха…

Его визгливый смех разбудил эхо этого странного зала. Старик уже умолк и снова тер глаза, а смех еще звучал где-то вдали, за двойным рядом каменных колонн.

Мне снова стало не по себе, и я подумал, что люди, называвшие его безумцем, были не очень далеки от истины.

— Нет, — сказал он, как будто угадывая мои мысли, — нет-нет. Это гораздо сложнее, чем ты предполагаешь… Но довольно. Иди! Пора запирать музей.

— А портрет, — запротестовал я. — Кто изображен на нем?

— Хочешь знать?

— Хочу.

— Я мог бы отделаться небылицей, — задумчиво произнес ди Ривера, — или просто выгнать за назойливость. Не обижайся. Я выгнал отсюда не одного любителя чужих тайн — журнальных брехунов. Ненавижу их. Этой участи не избег и достопочтенный сэр Фрэнсис Сноудон из Королевского общества. Глупец пытался рассуждать, что здесь памятники критской культуры, а не то, что здесь есть. Как он улепетывал! Я вышвырнул вслед его портфель, котелок и зонтик. Но с тобой иначе: не скажу, чтобы ты мне понравился. Я еще не раскусил тебя. Кое-что, пожалуй, расскажу. На твоей родине о моих работах не знают. Но ставлю условие: ты не превратишь это в занимательную басню для простаков. Во всяком случае, пока я жив. Обещаешь?

— Вы хотите, чтобы я сохранил в тайне ваш рассказ?

— Я хочу того, что я сказал, — вспылил ди Ривера. — Не превращать историю исчезнувшего народа в анекдот. Ты понял? То, что ты услышишь, действительно произошло. Если бы я верил в бога, мог бы поклясться. Но я перестал верить семьдесят лет назад. К тому же я клялся только один раз в жизни. Не требую верить мне, но настаиваю, чтобы ты обещал не издеваться над услышанным. Нельзя больше опорочить истину, как сделав из нее фантастический рассказ.

— Обещаю, что не напишу фантастический рассказ, — торжественно произнес я.

— Пока я жив, — повторил ди Ривера. — Аминь. Итак, слушай… Впрочем, нет. Ступай в библиотеку, там подожди.

Он повернулся и, кряхтя, полез по лестнице в альков. Я медленно двинулся через полутемный зал. Ступив несколько шагов, осторожно оглянулся. Старик в глубокой задумчивости стоял перед портретом, не отрывая от него пристального взгляда.

Ждать мне пришлось довольно долго. Наконец послышались шаркающие шаги. Старик появился у входа в библиотеку.

— Я должен запереть входную дверь, — буркнул он, не глядя на меня. — Привратник болен, и мне приходится исполнять его обязанности. Жалкие гроши, которые зеваки платят за вход, — весь доход музея.

— А не пойти ли нам в кафе? — нерешительно предложил я.

Старик быстро оглянулся, испытующе глянул мне в глаза. Потом довольно равнодушно сказал:

— Пойдем. Только предупреждаю — у меня… нет денег. Последние дни в музей никто не заглядывал, кроме тебя.

Мы вышли наружу. Солнце уже висело низко над горизонтом. Легкий бриз нес влажную прохладу. От его порывов шелестели широкие листья пальм. Невдалеке шумно вздыхал океан.

У входа в музей на каменной скамье лежала пачка журналов.

Ди Ривера поднял их, перелистал, осторожно сложил в кресло, стоящее в холле.

— Милостыня музею, — пояснил, закрывая тяжелую дубовую дверь. — Шлют бесплатно. Кое-где еще помнят о нас…

В кафе тот же полуголый кельнер с серебряной серьгой в ухе, понимающе подмигивая мне, уставил столик тарелками, мисками и бутылками. По тому, как старый ди Ривера потирал худые пальцы и глотал слюну, я понял, что он голоден.