Конечно, мистеру Дэвидсону не удалось избежать экскурсии по основным комнатам Корта, хотя дом не был готов к визитам. Как и предупреждал старый мистер Эйвери, картины и мебель были прикрыты чехлами, а ковры и портьеры убраны. Таким образом, нашему другу оставалось лишь восхищаться пропорциями комнат и росписью на потолке. Художник, сбежавший из Лондона в год, когда свирепствовала чума, изобразил на нем Триумф Верности и Поражение Мятежа. Мистер Дэвидсон выказал неподдельный интерес к этой росписи. Портреты Кромвеля, Айртона, Брэдшоу, Питерса и остальных соратников, корчившихся в искусно написанных муках, определенно были центральной частью замысла, и на них было затрачено много усилий.

– Эту картину велела написать леди Сэдлер, и еще одну, ту, что в церкви. Говорят, она одной из первых приехала в Лондон потанцевать на могиле Оливера Кромвеля, – сделав паузу, мистер Эйвери продолжил задумчиво: – Надо думать, она получила удовольствие, но я бы не стал платить за проезд до Лондона только ради этого. И мой зять говорит то же самое: дескать, больно мне надо платить столько денег ради какой-то ерунды. Когда мы ехали в поезде, Мэри, я рассказал джентльмену, как твой Гарри говорит о григорианских песнопениях в Стэнфорде, уж и посмеялись мы, правда, сэр?

– Да, конечно. Ха-ха! – мистер Дэвидсон натужно засмеялся, чтобы воздать должное остроумию лесничего. – Однако, – сказал он, – если миссис Портер может показать мне церковь, нам бы лучше пойти туда прямо сейчас. Ведь дни сейчас короткие, и мне бы хотелось вернуться в Лонгбридж засветло.

Даже если фотография Брокстоункорта не была помещена в «Сельской жизни» (а мне думается, что ее там нет), я не намерен расписывать здесь его достоинства. Но о церкви стоит сказать несколько слов. Она находится примерно в ста ярдах от дома, и при ней есть маленькое кладбище, окруженное деревьями. Это каменное здание длиной около семидесяти футов в готическом стиле – как этот стиль понимали в середине семнадцатого века. В целом она очень похожа на часовни оксфордских колледжей, но только алтарь в ней такой, как в приходской церкви, а на юго-западном углу – причудливая колокольня с куполом.

Когда распахнули двери, мистер Дэвидсон не сдержал восклицания: он был приятно удивлен завершенностью и богатством интерьера. Кафедра, скамьи, витражи – все относилось к одному периоду. А когда он прошел в неф и увидел орган с золотыми трубами с чеканкой, его восторг не знал границ. На витражах в нефе были в основном изображены геральдические гербы, а такие статуи, как в алтаре, можно было увидеть разве что в аббатстве Дор, отреставрированном лордом Скадэмором. [1]

Однако же мы ведем наш рассказ не ради археологического обзора.

В то время как мистер Дэвидсон все еще изучал орган (кажется, приписываемый одному из Далламов [2] ), старый мистер Эйвери проковылял в алтарь и снимал теперь чехлы с синих бархатных подушек. Очевидно, здесь были места владельца Брокстоун-корта и его семьи.

Старик тихо обратился к дочери, и в голосе его звучало удивление:

– Как, Мэри, все книги опять открыты!

Дочь ответила раздраженным тоном:

– Ну и ну, просто ума не приложу!

Миссис Портер подошла к отцу, и они стали переговариваться вполголоса. Они явно обсуждали что-то необычное. Мистер Дэвидсон, спустившись по лестнице с галереи, присоединился к ним. В алтаре, как и во всей церкви, царили идеальный порядок и безупречная чистота. Но восемь молитвенников ин-фолио на бархатных подушках были открыты.

Это рассердило миссис Портер.

– Кто же может это делать? – сокрушалась она. – Ведь ключ-то один, и он у меня, и входная дверь одна, и все окна на запорах. Не нравится мне это, отец, ой как не нравится!

– В чем дело, миссис Портер? Что-то не так? – поинтересовался мистер Дэвидсон.

– Да нет, сэр, вообще-то все в порядке, вот разве что эти книги. Я их закрываю и кладу сверху чехлы от пыли с тех самых пор, как мистер Кларк велел так делать, когда я пришла сюда впервые. И вот они опять открыты, и всегда на одной и той же странице. Кто же это сделал, при закрытых окнах и запертой двери? Поэтому мне боязно приходить сюда одной… а надо. И не то чтобы я была такой уж трусихой. А крыс тут нет, да и не станет крыса заниматься таким дело, как вы думаете, сэр?

– Да, вряд ли. Но все это звучит очень странно. Вы сказали, что они всегда открыты на одной странице?

– Всегда на одной и той же, сэр. Это один из псалмов, и я сначала не заметила, пока не увидела короткую строку, напечатанную красным. С тех пор она всегда бросается мне в глаза.

Мистер Дэвидсон прошел вдоль ряда скамеек, заглядывая в книги. Они действительно были открыты на одной странице: Псалом 109, а вверху, как раз между номером псалма и Deus laudum, была строка, выделенная красной краской: «Для 25 апреля». Хотя мистер Дэвидсон и не мог претендовать на доскональное знание истории Книги общей молитвы, [3] его эрудиции хватило, чтобы понять, что это очень странное и отнюдь не санкционированное добавление к тексту. И хотя он вспомнил, что 25 апреля – день святого Марка, [4] было неясно, какое отношение имеет к этому празднику яростный псалом. Не без опаски мистер Дэвидсон рискнул перелистать страницы, чтобы взглянуть на титульный лист. Зная, что в подобных делах нужна особая точность, он потратил минут десять, чтобы скопировать его. Дата была 1653 год. Печатник именовал себя Энтони Кэдменом. Мистер Дэвидсон нашел в молитвеннике список псалмов для определенных дней. Да, к списку действительно была добавлена эта необъяснимая запись: «Для 25 апреля: Псалом 109». Вне всякого сомнения, эксперт исследовал бы и многое другое, но, как я уже говорил, наш антикварий не был знатоком, однако он изучил красивый переплет из тисненой синей кожи с гербами. Эти же гербы в различных сочетаниях были изображены на витражах в нефе.