Низким, маленьким показался клуб ЦЭС, но зато неизмеримо огромным встало перед ним здание Центральной электростанции. Пока служил — два котла поставили. Это же здорово! По плану их, кажется, семь, впрочем, кто его знает, может, и больше.

Третий барак все такой же — приземистый, серый, с некрашеными окнами и облупившейся штукатуркой. Платон медленно вошел в коридор: слева и справа двери, будто в гостинице. Ишь ты, перестроили на семейный. Какая же дверь ее? И тут увидел женщину. Высокая, в черном, она направлялась к выходу.

— Скажите, пожалуйста…

Окинув его непонятным взглядом, женщина кивнула: там, в конце.

Войти сразу в комнату не решился. Поставил баул на пол, принялся расправлять клеш, будто без этого нельзя встретиться с невестой. Да нет же, можно, и дело тут не в помятом клеше — в волнении.

Женщина в черном почему-то вернулась, и Платону стало неловко: еще подумает про него дурно. Но это и придало ему смелости. Толкнув дверь и, спрашивая, можно ли войти, застыл на пороге. Перед ним посреди комнаты стояла Галя. В белой кофточке, в руках у нее ведро — невысокая, худенькая, — смотрела на него такими глазами, как если бы увидела здесь слона. Так длилось несколько секунд. Затем ведро грохнулось на пол:

— Платон!..

Но она не бросилась к нему, не повисла на шее, чего он так ждал, — вскинула руки, скупо улыбнулась, будто и впрямь была в чем-то виноватой. В глазах и радость и тревога. «Что с нею?» — невольно подумал Платон и тут различил в углу комнаты детскую кроватку. Ребенок вдруг заплакал. Галя кинулась к нему, залепетала какие-то слова. Повернулась спиной к гостю, расстегивая кофточку.

Ладейников стоял, не зная как быть: уйти или подождать? Пересилило последнее: должна же она что-то сказать, объясниться. Хотя все и без того ясно: вышла замуж и у нее — ребенок. Сейчас в комнате появится муж и ему, Платону, просто неудобно… Шагнул к порогу и в эту минуту услышал:

— Воду привезли!

Это сказала она, Галя. За окном проплыла гнедая лошадь, впряженная в бочку, и он понял: воду все так же привозят один раз в день: прозеваешь, жди потом сутки. Подхватил ведро, выскочил на улицу — у бочки очередь. Мужиков не видно, одни бабы. Достав из кармана газету, уткнулся в нее.

— Слава богу, вернулся, — донеслось до его слуха.

— Хороший ить, за водой вышел. Мово палкой не заставишь, — тихо отозвался другой голос.

— Чать не он, Потаповна. Несхожий.

— Известно, служба, она…

Платон не видел, кто там говорил сзади, а обернуться не смел, однако понял, говорили о нем. Его спутали с кем-то другим. Ладно, пусть болтают.

Когда вернулся с водой, Галя еще возилась с ребенком. Поддерживая его одной рукой, другою — перебирала постельку. Увидя вошедшего, показала на большой закопченный чугун. Платон опорожнил ведро; немного воды пролилось, и неостывшая плита зашипела.

— Мне на смену, — наконец сказала Галя, отходя на цыпочках от кроватки.

В комнату вошла женщина в черном, заговорила о чем-то с хозяйкой вполголоса. Платон смотрел на Галину, не отрываясь: те же ямочки на щеках, такие же полные губы… Вот только в глазах не то искры тепла, не то — льдинки. И уж совсем не понять, какие у нее мысли.

Вышли из барака вместе. Он ждал: сейчас она подумает и все объяснит. Но Галя, идя рядом, молчала. Лишь у насыпи, свернув на тропку, что вела к воротам электростанции, остановилась и каким-то не своим голосом произнесла:

— Интересуешься, что случилось?.. Бросил он меня!

— Прости, не хотел обидеть.

— Не надо меня жалеть. Сама виновата… Если бы знала!.. — и умолкла, не закончив фразы.

Повернулась, пошла, опустив голову.

Хмурый, озадаченный, стоял он в конце насыпи и смотрел ей вслед. Ветер трепал его ленты с золотыми якорями, хлестал ими по плечам, как там, на корабле, в далеком и буйном Охотском море, где почти всегда холодно и где он провел в нелегком морском труде два долгих последних года.

На дороге показался невысокий парень. Размахивая руками и поглядывая по сторонам, он торопливо приближался. В его походке, в манере переваливаться с боку на бок, было что-то знакомое. Да и эта кепка с наушниками… кожушок… Где он его видел?.. Как где?!. Это же… Это!.. — Платон подался вперед и, когда парень, понурив голову, чуть было не прошел мимо, произнес:

— Антонио!

На какие-то секунды парень замешкался, но вот, расставив руки, обхватил моряка: