— Проголодались, поди?

Поели — дружно похлебали щи из общей деревянной миски, пожевали репу. Перекрестились на образа.

— Ну, мил человек, куда теперь путь наладим? — сказал Радко, сытыми глазами разглядывая Никитку с Аленкой.— По всему видать, люди вы к скоморошьему ремеслу непривычные, с нами вам не по пути.

Горбун засмеялся, провел облизанной ложкой по бороденке:

— Беглые они, дяденька,— проскрипел, будто по дереву деревом.— Им и податься-то некуда.

Никитка осадил его взглядом.

— Дело у нас во Владимире,— сказал он.

— Ну, коли дело,— кивнул Радко.— А то приходите на позорище. Ежели ночлега не найдете, изба знаете где. Примем, не спросим, кто такие.

— Спасибо, добрые люди,— поклонился Никита скомороху. Поклонился и хозяину.

Аленка тоже поклонилась:

— Спасибо за хлеб-соль.

Карпуша, любовно заглядывая Аленке в глаза, проводил их до порога. Радко сказал с теплотой в голосе:

— Ишь как малец привязался. Возвращайтесь.

Перекинув суму через плечо, Никитка зашагал по дороге обратно к Медным воротам. Город знал он хорошо — не заблудится. Аленка едва поспевала за ним. Маленько покружив по узким и грязным переулкам, они вышли к площади.

Это было самое высокое и чистое место в городе. Улицы выстланы бревнышками, терема новые, с узорчатыми крылечками и охлупами. Над теремами золотились цер ковные купола, а за ними высился Успенский собор, у белокаменных Золотых ворот виднелся Княжий дворец — деревянный, резной, будто пряничный.

Аленка остановилась, дернула Никитку за рукав.

— Красота-то какая-я!

— Красота! — разъяснились радостью и тут же померкли Никиткины широко раскрытые глаза.— Только нынче в оба гляди, как бы чего не разорили... Вишь, бояре с утра пируют.

На высоком крыльце княжеского терема появился пьяный дружинник. Из окон подворотной избы нестройно доносились песни.

— Идем быстрее,— подтолкнул Аленку Никитка.— Не ровен час, остановят.

Они пересекли площадь и нырнули в густую, несмотря на ранний час, толпу, растекшуюся от Ивановских до Серебряных ворот. Шли недолго.

Никитка свернул в переулок, уверенно постучал в чьи-то ворота.

— Это кто там такой резвый? — спросил со двора молодой женский голос.

— Калика, голубица. К отцу Левонтию с гостинцем,— шутливо отозвался Никитка. Аленке шепнул: — Антонина, Левонтьева дочь.

Звякнули запоры. Калитка приоткрылась, и в проеме показалась простоволосая голова девушки с продолговатым лицом — востроносеньким, свеженьким, с ямочками на пухлых щеках.

— Ники-итка! — удивленно и обрадованно пропела девушка.

Никитка ступил во двор, увлекая за собой Аленку.

— А это кто такая? — спросила Антонина, разглядывая девушку.

— Аленка. Из Заборья она. Ну, пущай. Отец-то где?— перебил ее Никитка.

Бывал он у Левонтия запросто. Знал хорошо Антонину — говорливая девка, страсть как любит почесать язык.

Они поднялись на крыльцо. В светлой горенке, набросив на плечи суконную однорядку, сидел рыжебородый мужик. На столе перед ним лежала толстая книга, каких Аленка еще в жизни не видывала, стояли ендова и чара. Мужик прихлебывал из чары и читал книгу. Когда вошли

Никитка с Аленкой, он поднял на них отекшие усталые глаза, жиденькие брови его вскинулись.

— Вот так гость!

Однорядка соскользнула с плеч. Левонтий выбрался из-за стола и обнял парня. С мягкой улыбкой поглядел на Аленку:

— А девка из чьих будет?

— Не спрашивай, Левонтий,— замялся Никитка.— Трудно все-то сразу сказать-рассказать. Зовут ее Аленкой. Из Заборья она, Андреева милостника Давыдки сестра.

— Уж не гонятся ли за тобой? Не прячешься ли? — тревожно спросил Левонтий.

— И это есть. Прошли мы от Заборья не малый путь. Устали. В город со скоморохами въехали. Должно, никто не признал.

Левонтий окликнул вертевшуюся поблизости дочь:

— Ты, Антонина, на стол накрывай, а гости пусть с дороги умоются.

Он достал с полки чистый убрусец, протянул Аленке.

За столом беседа потекла живее. Никитка рассказал мастеру о своих скитаниях, обо всем, что случилось в Заборье. Аленка, слушая его, погрустнела. Она снова — в который уже раз — представила себе и княжий шатер на холме, и пожар, и вступившегося за нее Давыдку, и мать в охваченной огнем избе.

Левонтий задумался. Не простую задал ему Никитка задачу. В былые-то времена замолвил бы перед князем за него словечко. А теперь? Теперь, того и гляди, доберутся и до его, Левонтьевой, избы. Ростовские бояре ремесленный люд корчуют, как пни на вырубке.