Андреев Александр Радьевич
Шрифт:
«27 июля 1919 года в селе Сентове, близ Александрии, Херсонской губернии, по инициативе Махно был созван съезд повстанцев Екатеринославщины, Херсонщины и Таврии. Согласно программе работ, съезд должен был наметить задачу всему повстанчеству Украины связи с моментом. Съехалось масса крестьян и повстанцев, отряды Григорьева и. части Махно, всего до 20 000 человек. Докладчиками были записаны Григорьев, Махно и ряд других сторонников того и другого движения. Первым выступил Григорьев. Он призывал крестьян и повстанцев отдать все силы на изгнание большевиков из страны, не пренебрегая в этом деле никакими союзниками. Григорьев не прочь был ради этого соединиться с Деникиным. После, мол, когда иго большевиков будет низвергнуто, народ сам будет видеть, как ему устроиться. Заявление это оказалось роковым для Григорьева. Выступившие немедленно после него махновец Чубенко и Махно указали на то, что борьба с большевиками может быть революционна только в том случае, если она ведется во имя социальной революции. Союз с злейшими врагами народа — с генералами — будет преступной авантюрой. К этой контр-революции зовет Григорьев, следовательно он — враг народа».
Об убийстве же Григорьева Чубенко пишет следующее:
«В то время, когда я говорил, то Григорьев прошел в толпе и подошел ко мне, но сзади меня сидел Махно. Тогда он обратился к Махно и сказал, что я ответствен за то, что говорю. Махно же ему ответил: «пусть кончает, мы его спросим» [254] . Я, увидев такое дело, кончил говорить. После меня выступил Фома Шпота, а я пошел в помещение сельского совета, а за мной пошел Григорьев, а за Григорьевым пошел Махно, Каретников, Чалый, Колесник, Троян, Лепетченко и телохранитель Григорьева, какой-то грузин.
254
В своих воспоминаниях П. Аршинов пишет о выступлении Махно на этом съезде: «Махно публично перед всем съездом потребовал Григорьева к ответу за чудовищный погром, совершенный им в мае месяце 1919 года в городе Елисаветграде, и за ряд других антисемитских действий, «Такие негодяи, как Григорьев, позорят Всех повстанцев Украины, и им не должно быть места в рядах местных тружеников, революционеров». Так закончил Махно свои обвинения Григорьеву».
Зайдя в помещение сельсовета, зашел за стол, вынул из кармана револьвер «Библей» и поставил его на боевой взвод. Это я сделал так, чтобы Григорьев заметил, и, стоя за столом, держал в руке револьвер. Когда зашли все остальные, то Григорьев встал около стола против меня, а Махно рядом с ним с правой стороны, Каретников сзади Махно; с левой стороны Григорьева стали Чалый, Троян, Лепетченко и телохранитель Григорьева. Григорьев был вооружен двумя револьверами системы «Парабеллум»; один у него был в кобуре около пояса, а другой привязан ремешком к поясу и заткнут за голенище.
Григорьев, обращаясь ко мне, сказал: «ну, сударь, дайте объяснение на основании чего вы говорили это крестьянам.» Я ему стал по порядку рассказывать, на основании чего я говорил. Сначала я ему сказал, что он поощряет буржуазию: когда брал сено у кулаков, то платили за это деньги, а когда брал у бедняков и те приходили просить, так как у них это последняя надежда, то их он выгонял. Затем ему напомнил, что он оставил у одного помещика пулемет, два ящика патронов и несколько винтовок, 60 пар черных суконных брюк, в то время как у нас люди совершенно раздеты; затем я ему напомнил о том, как он расстрелял махновца за то, что он у попа вырвал лук и выругал попа. Я ему еще напомнил несколько человек, которым он бил морды, потом я ему еще сказал, что он действительно союзник Деникина и не захотел наступать на Плетеный Башлык, так как там были шкуровцы. Григорьев стал отрицать, я ему в ответ: «Так вы еще отрицаете, что вы не союзник Деникина, а кто же посылал делегацию к Деникину и к кому приезжали офицеры, которых Махно расстрелял?»
Как только я это сказал, то Григорьев схватился за револьвер, но я, будучи наготове, выстрелил в упор в него и попал выше левой брови. Григорьев крикнул: «Ой батько, батько!» Махно крикнул: «Бей атамана!»
Григорьев выбежал из помещения, а я за ним и все время стрелял ему в спину. Он выскочил на двор и упал. Я тогда его добил.
Телохранитель Григорьева выхватил маузер и хотел убить Махно, но Колесник стоял около него и схватил его за маузер и попал пальцем под курок, так что он не мог выстрелить. Махно в это время забежал сзади телохранителя и начал стрелять в него. Он выстрелил пять раз, и пули прошли навылет и ранили его, телохранителя, и Колесника, так что они оба упали одновременно. Когда оба (Григорьев и его телохранитель) были убиты, то их вытащили за ворота в канаву. В это время прибежали Щусь, Забудько, Лазаренко и еще каких-то четыре кавалериста [255] .
255
Аршинов иначе рассказывает этот эпизод: «Григорьев увидел, что дело принимает для него страшный конец. Он схватился за оружие. Но было уже поздно. Семен Каретник, ближайший помощник Махно, несколькими выстрелами из кольта сбил его с ног, а подбежавший Махно с возгласом «смерть атаману» тут же застрелил его». Приближенные и члены штаба Григорьева бросились было последнему на помощь, но па месте были расстреляны группой махновцев, заранее поставленных на страже. Все это произошло в течение двух-трех минут перед глазами съезда».
Махно приказал, чтобы я взял у кавалериста лошадь и быстро сообщил своим войскам, чтобы они оцепили село и разоружили григорьевцев, что и было сделано. Когда григорьевцы были разоружены, то они пошли в штаб, где был еще один григорьевский командир и казначей, которых они забрали и тут же на площади убили камнями. А бывший начальник штаба Григорьева Бондарь бежал, и как не старались его поймать, не смогли. Так была ликвидирована григорьевщина, и многие григорьевцы у нас остались…
После ликвидации григорьевщины Махно опять принял командование и распорядился, чтобы мы во что бы то ни стало заняли одну из железнодорожных станций для того, чтобы можно было сообщить по телеграфу, что нами убит атаман Григорьев и что григорьевщина ликвидирована. Телеграмма была следующего содержания: «Всем, всем, всем. Копия — Москва, Кремль. Нами убит известный атаман Григорьев. Подпись: Махно. Начальник оперативной части Чучко».
Но советское командование поняло цель этого маневра Махно, желавшего таким поступком реабилитировать себя перед соввластью исполнять свои политические акции, но уже 4 августа 1919 года Троцкий в № 75 походной газеты «В пути», вывешенной на ст. Лубны, писал Вусвоей статье «Махно и другие»: «Убийством Григорьева Махно, может быть, успокоил свою совесть, но своих преступлений перед Рабочей и Крестьянской Украиной Махно этим еще не искупил».
Нестор Махно о себе
Вождь махновского движения, не в пример многим другим печальной памяти «вождям», до сих пор не записал воспоминаний о своей эпопее. Насколько нам известно, Нестор Махно до сих пор еще не выступал в печати как мемуарист.
Публикуемый, нами документ, вышедший из-под пера самого Махно, вероятно, единственный в своем роде. Написанный уже за пределами СССР, но сейчас же после окончательного разгрома махновской армии, документ этот хранит в себе разбойничий пафос только что пережитых авантюр. Правдивость фактов, сообщаемых в этом письме, и своеобразное контр-революционное изображение событий остается, конечно, на совести автора его. Но колоритность языка этого письма заставляет вспоминать лучшие страницы бабелевских новелл о гражданской войне.