Она присела на один из стульев и стала играть с камешком в подвеске – единственным украшением, которое она оставила на себе, оказавшись в Храме. Быстрыми, почти нетерпеливыми движениями жрица покончила с ее постелью и спросила:

– Что-нибудь еще, госпожа моя? Потому что, если тебе ничего не надо… прошу прощения, госпожа, но… но это ведь только сегодня, раз в году… – Голос у нее задрожал.

– Ступай, – милостиво отпустила ее Шарра. – Мне больше ничего не нужно, и я прекрасно обойдусь сама. Вот только… открой у меня окно, прежде чем уйдешь.

– Окно? – Жрица с трудом подавила растерянность. – О, госпожа! Нет! Только не это! Разве можно открывать окно в твоих покоях? Ты ведь должна понимать, что это самая дикая ночь в году, и были известны случаи, когда эти деревенские…

Она заставила ее замолчать, одарив самым властным из своих взглядов. Впрочем, очень трудно оказалось подавить сопротивление этой служительницы Даны из Гвен Истрат, с ног до головы закутанной в плащ.

– Я не думаю, чтобы кто-то из деревенских осмелился забраться сюда, – сказала Шарра. – А я привыкла спать с открытым окном даже зимой! – И она очень решительно повернулась спиной к жрице и принялась расстегивать цепочку на шее. Руки у нее не дрожали, но сердце бешено билось, ибо она отлично понимала смысл своего поступка.

Если она засмеется или станет надо мной подшучивать, я закричу во весь голос, решила Шарра. И пусть тогда сама расхлебывает последствия!

Она услышала, как щелкнула пружина отворяемого окна, и в комнату ворвался холодный ветер.

В Храме зазвенели колокола, и жрица у нее за спиной судорожно вздохнула.

– Все, спасибо, можешь идти, – сказала Шарра, кладя цепочку с подвеской на стол. – Это ведь вам знак подают, верно?

– Верно. Но более точным знаком было отворенное окно, – раздался рядом с ней голос Диармайда.

Она взмахнула кинжалом еще до того, как успела обернуться.

Он, уже сбросив капюшон, смотрел на нее совершенно спокойно.

– Напомни, чтобы я когда-нибудь рассказал тебе о другом случае, когда я проделал примерно тот же трюк с переодеванием. Это весьма любопытная история. А ты заметила, – спросил он, явно надеясь вовлечь ее в разговор, – какие высокие здесь жрицы? Мне очень повезло…

– Ты что, хочешь, чтобы я тебя окончательно возненавидела? – Ее гневный взгляд пронзил его не хуже клинка.

Он помолчал, точно обдумывая ее слова.

– Ни в коем случае! – сказал он наконец, но тон был по-прежнему легкомысленным. – Видишь ли, сюда мужчине пробраться практически невозможно, да мне и не хотелось никому доверяться. Как же иначе я мог бы пройти к тебе один?

– А почему ты решил, что тебе можно пройти? Сколько все же самонадеянности…

– Шарра! Не надо так сердиться. И ничего я не решал. Если бы ты не потребовала открыть окно, я бы просто ушел, как только зазвонили колокола.

– Я… – Она умолкла. Сказать ей было нечего.

– Если я попрошу тебя о небольшом одолжении, ты сделаешь это для меня? – Он сделал шаг к ней, и она инстинктивно подняла руку с кинжалом. Заметив это, он впервые за все время улыбнулся. – Да, – сказал он, – я как раз об этом: можешь меня поранить. По некоторым очевидным причинам я не приносил в жертву собственную кровь, когда входил сюда. Но все же не хотелось бы обижать Дану и находиться здесь во время Майдаладана без соблюдения здешних правил. Если уж Дана способна воздействовать на меня так, как она это делает сегодня, то она, безусловно, заслуживает жертвы. Вон там, возле тебя, есть чаша.

И закатав рукав верхней одежды и голубой рубахи из тонкого полотна, Диармайд протянул к Шарре обнаженную руку.

– Я же не жрица! – возмутилась она.

– Сегодня ночью, как мне кажется, любая женщина становится жрицей. Сделай это для меня, Шарра, прошу тебя.

Так случилось, что ее кинжал во второй раз вонзился в его плоть. Когда она провела острием клинка по его запястью, сразу полосой выступила алая кровь, и она подставила чашу. А потом он вытащил из кармана носовой платок из серешских кружев и, не говоря ни слова, передал его ей. Собрав несколько капель жертвенной крови, она поставила чашу, положила нож и быстро перевязала ему руку.

– Теперь уже дважды, – прошептал он, вторя ее собственным мыслям. – А будет ли третий?

– Ты же сам напрашиваешься!

Странно, но после этих слов он, словно задумавшись, отошел к окну. Ее комната была на восточной стороне Храма, и в окно светила огромная луна. А кроме того, вдруг поняла Шарра, окно находится очень высоко, поскольку Храм стоит на утесе и его стены как бы являются продолжением отвесных скал. Диармайд взялся руками за раму окна и выглянул наружу. Она молча присела на единственный стул возле своей постели. Наконец Диармайд заговорил, и голос его звучал по-прежнему очень тихо, но в нем уже не слышалось былого легкомыслия.