У меня есть давняя задумка, очень дорогая для меня и утвержденная внутренним решением воли. Друзья и знакомые, с которыми я делился «завитком», посмеивались или пожимали плечами. Однажды я изложил, по какому-то наитию, суть дела Раму:

– Если я однажды разбогатею – ну, скажем, получу нобелевскую, я обязательно создам фонд Бу-поощрения.

– Чего?

– Ну, знаешь, у шведов и, кажется, у датчан есть имя Бу, кстати, довольно распространенное. Вспомни такие специфические сочетания – Бу Ларссон, Бу Карлссон...

– Угу.

– Так вот. Я желаю видеть сочетание этого имени с русскими фамилиями. Я хочу, чтобы появился Бу Петров, Бу Иванов, Бу Сидоров – и так далее, и чем больше, тем лучше. Для этого мне и понадобится солидный фонд поощрения. Фонд будет предусматривать выплату специальных премий всем гражданам, имеющим фамилии, оканчивающиеся на «ов», «ев», «ин», которые при этом являются обладателями имени Бу. Я рассчитываю, что немало родителей захотят таким образом обеспечить будущее своим деткам. Понятно, что на всех не хватит, получат первые, – но импульс сработает – а дальше уже можно рассчитывать на простое воспроизводство...

Проект Раму понравился: «Одобряю, круто берешь». При этом Рам нисколько не удивился – я думаю, потому, что траектория воли мога часто пересекает подобные перекрестки.

Однако странный состав завета объясняется не только пригодностью иррациональной выборки для воплощения причудливого завитка воли. Дело в том, что даже самые непритязательные запреты, если они оформлены в виде обязательства, становятся для немогов тяжелы. Я припоминаю несколько случаев, когда немог утрачивал санкцию из-за сущего пустяка, вроде появления «зеленого» в одежде.

Вообще практика санкций может с успехом выполнять роль экспериментального человековедения. Любопытно (и поучительно) наблюдать, как культурные и культовые установления, имеющие многовековую историю, вновь возникают, будто впервые, в отношениях между носителем санкции и могом-покровителем. Постепенно, как бы сама собой вырабатывается детальная практика культа – избранник, демонстрируя силу, привлекает новых адептов – или, что бывает реже, глубоко утаивает источник силы даже от самых близких. Что касается могов, заключивших завет, то, вероятно, первый вариант для них предпочтительнее, но есть любители и второго; Лагута даже включал в завет условие сохранить откровение в тайне.

Тем более, что искушения для немога возникают в обоих случаях. Извлечение личной выгоды, разного рода моральных процентов на дарованную благодать, разумеется, не может пресекаться покровителем, поскольку везение, удача, вообще успех в любой избранной деятельности как раз и является практическим следствием избранничества, он непосредственно вытекает из дарования санкции. Какая-либо реакция на моральный кодекс своего избранника абсолютно нехарактерна для мога. Действительно опасным искушением в этом случае является гордыня: слишком велик соблазн заявить: «Я и отец мой небесный едино суть». Немог, пользующийся силой, привыкает к почти даровому источнику; ему начинает казаться, что можно обойтись своими силами и вот, в неуемной гордыне, немог нарушает завет – и, естественно, лишается санкции.

Другое искушение, или грех, ведущий к утрате милости, чаще сопутствует тайному культу. Удивительно, как легко внедряется в психику немога комплекс «золотой рыбки» – синдром непрерывного возрастания хотений. А мог не в состоянии везти подопечного непрерывно – случаются паузы, порой длинные. Словом, немог начинает роптать на того, с кем заключил завет. А если немог возроптал, то это уже достаточное условие для снятия санкции.

По логике вещей, было бы естественно считать снятие санкции необратимым – по большей части так оно и есть. Но мне известны и случаи прощения, свидетельствующие – как это еще назвать – о простой человеческой слабости мога... Избранник Фаня, успешно чумаковавший и даже удостоившийся внимания прессы, впал в гордыню и утратил санкцию. Бедолага ужасно переживал, но не смирился: чуть ли не каждый день он ходил на места явлений, возжигал ароматные палочки и по сто раз повторял одно и то же шизофреническое заклинание: «Нет бога, кроме мога, я пророк твой, Фань, Фань!» – и добился своего! Фань простил нечестивца и вернул ему благодать, возобновив заветную санкцию.

Кому принадлежит термин – неизвестно; сама же идея принадлежит Гелику. На последнем, IV конгрессе могов, специально созванном для этой цели, Белый Танец был признан «официальной эсхатологией» могуществ – с этого момента все могущества так или иначе работают над идеей Белого Танца. Быть может, выход в свет данных записок совпадет с генеральной репетицией Белого Танца.

Поскольку Белый Танец является разовым действом, понятно, что воочию видеть его я не мог (в отличие от других фрагментов практики). Однако суть его достаточно проста; технически, Белый Танец слагается, как из кубиков, из других элементов практики могов.

«Ядром» Белого Танца выступает Большая Ката – если растянуть ее во времени и задействовать совокупные силы всех могуществ: «построить и запустить ускоритель» (Гелик). Свидетелем (и, в сущности, даже участником) Большой Каты мне приходилось быть; это, бесспорно, производит впечатление.

Действие имело место год назад и проводилось под Зеленогорском, близ поселка Рощино. Устраивалась большая ката совместно Василеостровским и Сосновополянским Могуществами, «дирижировал» сам Гелик.

В результате «половецких плясок» было переломано множество деревьев, окружавших лесную поляну, на три градуса понизилась локальная температура (что я и зарегистрировал вместе с опекавшим меня Зильбером), поднялся ветер и, наконец, пошел дождь. То есть была произведена небольшая природная катастрофа местного значения. Иными словами, моги применили, причем в высшей степени эффектно и эффективно, древнюю позабытую технологию вызывания дождя (помнится, Мангул предлагал одеться во что-нибудь этнографическое для пущего кайфа, но Гелик предложение отклонил).