Весь дом оказался в курсе пристрастий Грибова. Очень мило. Даже если я его прогоню, память о предрассветном визите навсегда останется в сердцах соседей… Не хитри, Инка, ты просто ищешь повод его впустить! Ты хочешь, чтобы он вошел… и задержался… не хватило тебе Багрянцева, чтобы поумнеть…

— Три-четыре-девять, квартира девятнадцать.

Чай он пил внушительными глотками. Я, наверное, впервые увидела, как люди пьют, лежа на спине.

— Еще?

— А? Еще? Да нет, бог с ним, с чаем… Знаешь, зачем я пришел?

— Чаю попить.

— Да брось ты, сердце, это предлог… Понимаешь… Когда ты побежала… Мне показалось, что ты побежала от меня. Послушай! Я очень не хочу, чтобы ты убегала из моей жизни. Есть в тебе что-то такое, что… очень не хочу быть без тебя… Ясно выражаюсь?

Скифскому коннику не оставалось ничего, кроме как… бросить оружие. Подсесть к Пашке.

— Можно, я посплю? — сказал Павел Грибов, лаская мою руку. — Вообще-то я хочу совсем другого… Только у меня сейчас не выйдет, я себя знаю. Ты не рассердишься?

— Ничего у нас с тобой не по-лу-чи-тся, — пробормотала я ночную заморочку.

— Отвратительная песня! — патетически заявил Пашка. — Омерзительный текст, набор бессмысленных слов с претензией на постижение вековечной мудрости!

— Полегче на поворотах — это моя любимая песня!

— Я лично займусь исправлением твоего дурного вкуса, — великодушно обещал Пашка. — Но потом. Сначала я посплю. А потом… нет, ты точно не рассердишься, если я сначала посплю, а самое главное будет потом? Я бы очень хотел сейчас, но… не поднимется. Ты подождешь?

— Мне на работу, — напомнила я. — И у меня одни ключи. Выбирай — ты будешь спать в другом месте или я тебя запру.

— Я очень не люблю ультиматумов! — пафосно заявил Павел Грибов. — Не говори со мной в ультимативной форме, пожалуйста. На первый раз прощаю. И вот что… я не могу спать в другом месте. Я вообще ничего не могу делать в другом месте, где не окажется тебя. Поэтому… Запри меня. И приходи с работы пораньше, сможешь?

— КЗОТ устанавливает восьмичасовой рабочий день, и мне в редакцию ехать час. Я дома обычно к восьми или даже к девяти вечера… А ты всегда приходишь к женщине в пять утра на чашку вечернего чая?

Мне ничего не ответили — гость ушел в сон легко и естественно. Сладко почивал, смежив веки рассеянно-наглых глаз, и был таким моложавым и милым! Мне же осталось заняться делами — заботой о том, кого приручила… или хотела приручить.

Вечером того же дня выглядела я весьма комично. Я ходила той осенью на шпильках длиной и толщиной с хорошо заточенный карандаш, в кожаной куртке до талии, в облегающих черных бриджах. К этому стилю прилагались серебряные болты в ушах, продуманный беспорядок челки — и два пузатых пакета «Перекресток» в руках, раскорячившие мою поджарую фигуру на весь тротуар. Пашку кормить.

Из-за своей ноши я потеряла мобильность и все время роняла с плеча дамскую сумку, поднимала ее, извиваясь ужом, преграждала людям дорогу. От метро до дома меня пять раз обругали и десять раз отпихнули в сторону, идя на обгон. Перед дверью подъезда я свалила поклажу на асфальт и долго переводила дыхание, одновременно шлифуя в уме, что я ему скажу. Долго ковырялась ключом в замке, ногой придерживая то один, то другой пакет. Особенно ревниво я оберегала тот, что с водкой.

Когда створки моей внутренней филенчатой двери распахнулись, и я в сопровождении мешков ввалилась внутрь… Едва не наступила на что-то большое, темное, крестообразно раскинутое на пороге. Выдала горловой придавленный вопль, похожий на сторожевой клич скифских конников. Пакеты громоздко обрушились на пол.

Большое и черное подняло всклокоченную голову — это был коленопреклоненный Пашка.

Он воздел руки и возгласил:

— Явление богини!!!

И со знанием дела притянул меня к себе за талию:

— Спасительница явилась! Спасительница снизошла! Знай — я истосковался по твоему светлому лику!

— Пусти, там водка разобьется! — забыла от неожиданности отрепетированную речь.

Пашка, видимо, того и добивался. Похмелье у него уже, видно, сменилось дурной веселухой, иногда прорезающей долгий запой. Рот не закрывался — намолчался, бедняга, за целый день!

— Водка?! Кто сказал — водка?! Богиня газетной передовицы предстала перед смертным, чтобы произнести великое слово «водка»?! Ты — сама жизнь! Ты — прелесть и упоение! Я не зря ждал тебя, как луч света в темном царстве! Этот луч не только укажет мне дорогу — пардон — в туалет! Он еще и принес мне светозарный напиток!..

Я беспомощно рассмеялась и повела гостя к искомому кабинету.

— И ванна мне тоже нужна, — прозаически сказал Пашка.

— Она рядом. Зубная щетка у тебя с собой? — язвительно спросила я.