— Отец по пьяни сказал, что прибьёт, — пожала плечами Ира. — Но потом ничего, нормально. А мать промолчала.

— Нормально, значит. Понятно, — Наташа опустила руку. И, вздохнув, вынесла вердикт: — Получается, твой Саша с тобой переспал, а теперь не появляется. Вот козёл! Я же говорила, что он козёл!

Ира молчала, никак не комментируя данное заявление.

— Слушай, Ир! Тебе надо самой к нему сходить! — выдала подруга. — Ты знаешь, где он живёт? А, ну да, знаешь… Или нет?

— Знаю.

— Вот и сходи! Поговори с ним и выясни, что к чему. В конце концов, может, он просто мороженого объелся и с температурой лежит. Поэтому и не приходит.

— Да? — В глазах Иры появилась надежда. — Думаешь, он заболел? Выздоровеет и придёт?

— Нет уж, ты не жди, а сходи к нему сама! — отчеканила толстуха. — А то дождёшься, что он вообще уедет — потом ищи-свищи! На сколько дней он приехал?

— На две недели, кажется…

— Вот видишь! Неделя уже прошла! Времени у тебя в обрез — давай, не тяни!

— Я не пойду. — Ира обняла себя за колени и спрятала в них лицо.

— Почему? — вздохнула Наташа.

— Не пойду, и всё. Не могу.

Толстуха присела перед подругой на корточки.

— Ир, я всё понимаю — стыдно и всё такое, — произнесла она, — но надо идти. Сама подумай — а если ты уже беременная? Что делать будешь?

Ира издала полустон-полувздох и крепче сжала руками колени.

— Ирусь, иди, — Наташа погладила её по руке. — Вот прямо сейчас и иди, не теряй времени. А то потом поздно будет.

— Не могу. — Голос Иры звучал сдавленно и глухо. — Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— А вдруг он с другой?

— Может, и с другой. — Наташа сочувственно смотрела на подругу. — А может, и нет. Если не сходишь, не узнаешь.

— Пошли со мной, а? — попросила Ира. — Пошли? Мне так легче будет.

— Нет уж, увольте! — категорически отказалась толстуха. — В таких вопросах разбирайся сама! Ещё меня там не хватало! У меня свои дела. Завтра Колька из рейса приходит, а я ещё не придумала, в чём его встречать.

— Ладно. — Ира подняла голову, в её глазах была тоскливая решимость. — Пойду!

Сашка мучился жестоким похмельем. Васильич поил его уже три дня, таская за собой по разного рода злачным заведениям. Пили в ресторанах. Пили в уличных кафе, сидя на пластмассовых стульях под широкими зонтами. Пили на набережной и на вечернем пляже, пристроившись прямо на песке и глядя, как закатное солнце алым диском опускается в море. Гуляли до утра, а потом, проспавшись и продрав глаза где-то в районе полудня, снова начинали пить. Васильич перестал ездить домой, в усадьбу, предпочитая ночевать с Евой в какой-нибудь гостинице. Сашку, еле стоящего на ногах, Славка отвозил спать в квартиру. Воробьёву приходилось хуже всех — водки Васильич ему не давал, заставляя садиться за руль «мерседеса» в любое время дня и ночи.

За три дня Сашка привык к этой красивой и комфортной машине. Свободно располагался на пассажирском сиденье, мягко закрывая дверцу. Привык он и к постоянному присутствию красавицы Евы. Она больше не казалась ему недоступным, неземным существом, и его сердце не трепетало при одном её взгляде. Ева была обыкновенной бабой, такой же, как все. Выпив лишнего, она позволяла Сашке хватать её под столом за коленку. Какая-то искра проскочила между ними, и с каждым днём парень смелел всё больше и больше. То, незаметно для остальных, гладил Еву по округлой попке, то бесстыдно заглядывал к ней в лифчик. А вчера набрался наглости и, пока Штырь наливался очередной порцией коньяка, зажал его подругу в туалете. На Еве был лёгкий летний сарафан, открывавший свободный доступ ко всем частям тела. Задрав подол, Сашка запустил одну руку к ней в трусики, а другой принялся нашаривать упругую грудь. Блондинка часто дышала и извивалась под его напором, но не сопротивлялась, а лишь слегка постанывала, прикрыв глаза. Неизвестно, чем бы это закончилось, но на самом интересном месте в туалет зашёл Славка. Узрев парочку, он усмехнулся и, как ни в чём не бывало, потопал в кабинку справлять малую нужду.

Сашка научился пить водку. Учили его всей компанией, со смехом и удивлением узнав про его неумение. Наливали по пятидесятиграммовой рюмке и заставляли проглатывать одним махом. Сашка давился и кашлял, его дружески хлопали по спине и наливали снова. На второй день водка уже шла как по маслу.

Васильич мучил журналиста разговорами. Темы выбирал разные — то затевал беседу про политику, то про искусство. Дойдя до определённой кондиции, переключался на философские вопросы бытия и историческую миссию России. А когда концентрация алкоголя в крови достигала максимума, начинал рассуждать о сексе. Эти минуты Сашка особенно не любил. Васильич подсаживался к нему вплотную и, пачкая вонючим потом, начинал допрашивать:

— Слышь, Сашок, а первая баба у тебя кто была? А сиськи какие? А м…т она тебе первый раз сделала? Нет? А кто?

Добившись ответов, Штырь обнимал парня за плечи и начинал раскладывать по полочкам полученную информацию, делая неожиданные выводы.

— Если баба м…т делает, жениться на ней нельзя! Жена должна котлеты жарить, а не м…т делать!.. П…да у бабы должна быть волосатая! Если баба п…ду бреет, то что это за баба? Бритвы для мужиков придуманы, а не для баб!

Слушать эти бредни можно было, только напившись до ручки, что Сашка с успехом и делал.