Шрифт:
— Так, подожди! — Он присел перед ней на корточки. — Успокойся и попытайся ответить на мои вопросы. Ты купила у какой-то бабки какое-то зелье? Да?
— Да! — рыдала девушка.
— Бабка сказала, что оно помогает от импотенции?
— Да!
— А Васильич что — импотент?
— Да!
— Это он тебя попросил купить зелье?
— Нет! Я сама! Мне Жанка посоветовала!
— Так, ещё и Жанка здесь замешана… И что, ты влила это зелье ему в коньяк?
— Да!
— И после этого вот это всё с ним случилось?
— Да! Да! Да! — Ева начала заходиться в истерике. — Саш, может, он не умер, а? Может, обойдётся ещё?! Сходи, посмотри… Са-а-аша!!!
Слёзы потоком лились по её щекам.
Заходить в спальню Сашке совершенно не хотелось. Его глаза созданы, чтобы созерцать красоту, а не отвратительный труп в луже рвоты. И при жизни-то Васильич вызывал у него омерзение, а уж после смерти… Но он всё-таки пошёл.
Картина никак не изменилась. Штырь всё так же лежал, неловко подвернув под себя руку и ногу, с открытым чёрным ртом и выпученными глазами. Лицо его из синюшного стало серовато-пепельным. Нестерпимая вонь удушающей волной накатила на Сашку, вызвав приступ тошноты. Пересиливая себя, он присел на корточки перед тем, что ещё недавно было человеком. Человеком богатым, властным и влиятельным, что позволяло ему очень многое в этой жизни. Человеком, перед которым пресмыкались и склоняли головы. Человеком, которого все боялись и никто не любил. И который, со всеми его деньгами, оказался бессилен перед глупостью одной-единственной девчонки, что-то наплескавшей ему в коньяк… Смерть исказила его лицо страшной гримасой. Так он и пойдёт в вечность, обезображенный страданиями последних минут, оставивший после себя тяжёлые воспоминания, не сделавший ничего, что заставило бы людей пожалеть об его уходе.
Что ж, жизнь в достатке не гарантирует достойной смерти и светлой памяти. Хотя, впрочем, и жизнь в нищете тоже… Но у людей богатых гораздо больше шансов прожить так, чтобы уйти, оставив после себя нечто значительное, за что потомки были бы им благодарны. Так почему же практически никто из них этими шансами не пользуется?..
Что-то занимало Сашкины руки и мешало ему. Опустив глаза, он понял, что до сих пор держит деньги, которые ему вручил брат. Поднявшись с корточек, он засунул купюры в глубокий карман шорт и вдруг нащупал там фотоаппарат, который, оказывается, всё это время там лежал. Журналист совершенно про него забыл. Но сейчас, достав его на свет божий, парень застыл, что-то соображая. Мысли сложились у него в голове, как пазл. Он резко развернулся и шагнул в комнату, где на полу продолжала сидеть Ева.
— Ну что? — с надеждой спросила она. Истерика, кажется, у неё прекратилась. — Живой?
Не отвечая, Сашка дёрнул её за руку. Он втащил ничего не понимающую девушку в спальню и швырнул рядом с трупом.
— Саш, ты чего? — спросила блондинка заплетающимся языком. Она попыталась встать, но была настолько пьяна, что попытка не увенчалась успехом. Парень молча принялся щёлкать затвором фотоаппарата.
— Ты чего делаешь? С ума сошёл? Зачем? — сыпала Ева вопросами, поворачивая изумлённое лицо прямо в объектив. Но Сашка упорно молчал, сосредоточенно делая снимки. Отщёлкав изрядное количество кадров, парень схватил блондинку и выволок её обратно в гостиную. Девушка снова плюхнулась на пол, в огромных глазах сквозило пьяное недоумение.
— Что расселась? — произнёс Сашка, пряча фотоаппарат в карман. — Поднимайся, пошли такси ловить!
— Саш, а зачем ты это всё, а? — спросила Ева.
— Вставай, я сказал! — рявкнул парень, рывком поднимая её на ноги. — Вниз шагай! И рот закрой! Чтобы больше никто твои бредни про убийство не слышал, поняла?!
Блондинка закивала и, вновь начав всхлипывать, покорно поковыляла вниз по лестнице. Сашка направился вслед за ней.
У него созрел свой план.
Лена с Егоровной сидели на кухне, заваленной огурцами. Огурцы громоздились в мойке и рядом с ней, огурцами был завален стол. Тут же сверкали вымытыми стеклянными боками трёхлитровые банки, пахучие зонтики укропа и крупные зелёные листья смородины ровными кучками лежали по соседству. Егоровна запихивала огурцы в банку, Лена меланхолично чистила чеснок. Окна кухни были распахнуты настежь. С улицы доносилось размеренное стрекотание цикад. Несмотря на близость моря, было душно. Ни дуновения не проникало в усадьбу, разогретую дневными лучами солнца и до сих пор не остывшую.
— Ленка, куда ты такую гору чеснока начистила? — всплеснула руками Егоровна. — Здесь на целую бочку хватит!
— Разве? — Супруга Васильича, очнувшись от раздумий, оглядела дело рук своих. Действительно, перед ней высилась довольно внушительная горка гладких чесночных долек. — Ладно, ничего страшного. Не пропадёт, — отмахнулась она.
— Ещё как пропадёт, — принялась ворчать мать. — Высохнет и пропадёт. Он, почищенный, долго не хранится. Куда теперь его девать?