Она показывала учителям вышивки с изображенными на них виноградными лозами, яркими букетами цветов в корзинках, заячьими мордочками. Эти изображения были уже знакомы учителям по дому Бурдинских.

Девочки вышивали и рукодельничали для себя — приносили с собой из дому занавесочки, носовые платки, полотенца.

— Да, — сказал директор школы, потирая руки, — приятное занятие. Развивает художественный вкус. Очень хорошо!

Бурдинская любезно улыбнулась:

— Красивое всегда воспитывает детей.

Хромов хотел что-то возразить, но Кухтенков сделал ему знак: «молчите».

— Именно поэтому, — сказал директор, — меня не устраивает вид класса, в котором вы работаете.

Девочки отвлеклись от своего рукоделия. Бурдинская и Хромов поворачивались то в одну, то в другую сторону, в зависимости оттого, куда протягивалась длинная рука директора.

— Занавесок на окнах нет. Стены голые. Грустное зрелище… Ну ладно, пойдемте, Андрей Аркадьевич.

Они ушли, больше ничего не сказав Бурдинской, предоставив ей самой разгадывать немудреную загадку, которую поднес ей Кухтенков.

Недели через две, накануне первого дня испытаний, Варвара Ивановна, войдя в класс, остановилась на пороге в изумлении. Класс сверкал, как новенькая монетка: окна были украшены белыми кружевными занавесками; от двери до кафедры наискосок вела чересполосная, красное с зеленым, дорожка. На столе у учительницы в кувшине стояли цветы. И даже на классной доске на гвоздике висел зеленый карманчик для тряпки и мела.

«Ну, это уж лишнее!» решила насчет карманчика Варвара Ивановна. Она впервые подумала с теплотой о Бурдинской.

Занимаясь в этом классе с юными геологами, Брынов заметил:

— Что-то, братцы, симпатичнее у вас стало. Тянет к вам.

— Это всё наши девочки-рукодельницы, — разъяснил Борис. — Школу прихорашивают.

— Антон-то теперь совсем другой стал, — не удержалась Зоя. — Раньше никогда грязь с ботинок не счищал, а теперь ни одного скребка не пропустит.

— Тебе бы туда, к рукодельницам, — проворчал Антон, — а ты, небось, не хочешь. К геологии пристроилась.

Кузьма Савельевич пристально посмотрел на Антона:

— А разве мальчикам нечего делать в рукодельном кружке?

Антон в недоумении взглянул на Бориса, ища у него поддержки.

— Ты шить умеешь? — вдруг спросил геолог Антона.

— Нет, сапожничать умею.

— А в армии, между прочим, и уменье шить пригодится, там мамок и нянек нет… И в походе их не будет… Ну ладно, займемся нашими минералами…

Вскоре в кружок Бурдинской записались Захар Астафьев, Сеня Мишарин. Антон Трещенко остался при своем мнении.

— Вы замечаете, как меняется отношение ребят к школе? — спросил как-то директор школы Бурдинскую.

— Да?

— Теперь если ребята заметят сор и грязь, то берут друг друга в оборот.

— Правильно, — отвечала Бурдинская, — в школе стало красивее.

— Главное, Альбертина Михайловна, это не беспредметная красота. Она воспитывает, приносит пользу.

«Вот тебе и ягодки!» торжествовала Поля Бирюлина над Зубаревым.

Кружок Бурдинской завоевал признание и учителей и школьников. И никто теперь не удивлялся, видя Альбертину Михайловну в школе.

Варвара Ивановна читала ребятам переводные оценки.

Окна класса были открыты настежь. Июньский ветер колебал белые занавески. Солнечные лучи играли, как котята, с красными и зелеными полосами дорожки.

— У Тихона Ойкина, Полины Бирюлиной, Трофима Зубарева, Иннокентия Евсюкова отличные оценки по всем предметам…

Варвара Ивановна говорила все это своим обычным, ровным голосом.

— Захар Астафьев… — Учительница помедлила, взглянула на бледное лицо юноши, и голос ее заметно потеплел. — У Захара тройка по немецкому… Последняя тройка, наверно?

Захар опустил голову.

— Не горюй, Захар, — улыбаясь одними глазами, сказал Трофим, — мы с тобой в походе только по-немецки и будем разговаривать.

— Зубарев, перестань! — чуть повысила голос Варвара Ивановна и продолжала: — У Ивана Гладких плохо по алгебре. Геннадий Васильевич назначил ему переэкзаменовку на осень…

Белый листочек, вырванный Толей Чернобородовым из тетради, перешел к Тине и поплыл от парты к парте, пока Зоя не сунула его в руки Ванюше. Тот прочитал и со злостью скомкал его.